— Как прикажешь тебя понимать? Разве от тебя не приходил слуга — справиться о моем здоровье? И не сказал мне слуга твоей милости, что одолели тебя печали и заботы, и не ведаешь, что станет с тобой от стольких горестей?

Дмитрий Кантемир хлопнул в ладоши. Молодой слуга тут же явился на зов.

— Капитан Георгицэ, кто из наших людей ходил сегодня к его милости Хасану Али?

— Не ведаю, государь, — ответил Георгицэ. — Все оставались на месте, в комнатах, во дворе и в саду.

— Можешь идти...

Хасан Али, астроном, расслабленно вытянулся в кресле. Прошептал, с трудом шевеля губами:

— Это западня.

— Не может быть, Хасан Али, — пытался успокоить его Кантемир. — Не может мой дом стать для тебя западней.

— Может, — проговорил астроном. — Мы живем в стране диких зверей, так что все может здесь с нами случиться.

Кантемира охватила невольная дрожь.

Хасан Али принадлежал к старинному и богатому османскому роду. Его предки, прославленные военачальники, были в чести у султанов, участвовали во многих походах. Владыки державы награждали их поместьями, золотом, рабами. По велению Мурада IV отец Хасана Али выстроил себе прекрасный дворец в Стамбуле и навсегда поселился здесь, пользуясь большой поддержкой со стороны султанского двора. Настало, однако, время, когда он, измученный старыми ранами, закрыл навеки глаза. И несчастья начали сыпаться на осиротевший род. Словно Аллах, разгневавшись, без передышки насылал на него одну беду за другой. Люди в семье погибали, исчезали, будто уносимые злым духом. И чудилась в этом какая-то страшная тайна.

Хасан Али, старший в роду, по заведенному обычаю женился и построил себе дворец. Чета ждала ребенка. Но, проснувшись в одно злосчастное утро и открыв дверь в комнату жены, Хасан Али никого в ней не нашел. Стал расспрашивать слуг; никто, однако, не заметил ничего подозрительного, к дому астронома не приближалась ни одна человеческая душа. Поиски, предпринятые в городе и окрестностях, ни к чему не привели. Тщательно осмотрели зарешеченные окна, высокие каменные стены вокруг дворца, — нигде не осталось ни следа. Женщина растаяла, словно струйка пара в воздухе. Заплакал Хасан Али, простер к Аллаху руки в мольбе о милосердии и просветлении, потом замкнулся в своей душе и отдался на волю судьбы.

Были у астронома три брата: Мустафа, Кадыр и Хаджи. Мустафа решил стать воином и геройски пал в первом же бою. Кадыр показал себя искусным торговцем и рачительным хозяином; мечтал о богатых женах, о процветающем поместии. В одну ночь Кадыр негаданно исчез. Накануне вечером он лег, как всегда, в свою постель, слуги слышали его храп. На заре же, когда Кадыром было приказано разбудить его, постель оказалась пустой. Может быть, сошедший с неба дух унес его с собой? Кто мог дать ответ?

Последний из братьев, Хаджи, должен был унаследовать лучшую долю отцовских земель. Поэтому дерзнул заслать сватов к дочери самого императорского тефтердаря[33]. Сыграли роскошную свадьбу, с богатыми подарками и обильным пиршеством, с множеством знатнейших гостей и бесчисленными музыкантами. Когда высокие гости разошлись кто куда для отдыха, заслуженного в многотрудном веселье, молодых проводили на ночь в отведенную для них комнату. Утром, приложив ухо к двери, домашние решили, что новобрачные еще спят, и не стали их тревожить до полудня, ибо молодым супругам после свадьбы приличествует забыть о течении времени и нарушить будничные распорядки. Потом тефтердарево терпение лопнуло, тесть распахнул дверь кулаком. И окаменел, глаза его остекленели в орбитах. Жениха и невесты в горнице не оказалось; постель оставалась нетронутой... Слуги подняли тревогу. Тефтердарь повелел перетряхнуть до самых глубин столицу и близлежащие поселения. От этой встряски стар и млад в Стамбуле были объяты ужасом, но даже тени преступников и их жертв не удалось сыскать. Так в великую и страшную тайну, преследовавшую семью, навеки канул последний брат астронома, любимый им Хаджи.

Положась во всем на волю Аллаха, Хасан Али нанял все-таки для охраны дворца многочисленную вооруженную челядь, денно и нощно следившую за его безопасностью. Каждого, кто появлялся у его ворот, незваный или званый, тщательно обыскивали, отбирали оружие, вели к астроному под стражей. Под доброй охраной отправлялся Хасан Али и на прогулки, и по делам. Кантемиру было известно, что, кроме личного слуги, сопровождавшего повсюду его друга, два десятка других следовали впереди и сзади хозяина, на расстоянии ста пятидесяти шагов.

Хасан Али вспомнил о своих слугах, и лицо его на мгновение прояснилось. Он быстро подошел к окну. Но снаружи было темно, и лишь неясно проступали очертания двора и уличных построек.

— Поверь, бей-заде Дмитрий, это наша последняя встреча, — сказал он с горечью, заняв вновь место в кресле. — Аллах призывает меня на свой суд и предрекает скорую гибель. И я, правоверный мусульманин, со смирением ее приемлю. Слуг моих более нет в живых: одни, верно, истекли кровью под стенами с острой сталью в сердце, другие — с раскроенными черепами. Не пытайся меня защитить — не ставь себя напрасно под удар.

Кантемир встрепенулся.

— Как так? Кто посмеет причинить зло моему другу в моем же доме?

Хасан Али шевельнул кустистыми бровями.

— А кто ты здесь, прости меня, князь, такой? Посол иноземной державы, уверенный в поддержке своего государя? Кто послал тебя сюда — какой император или король?

— Конечно, — сказал Кантемир, — я только раб светлейшего султана...

Хасан Али прервал его слабым голосом.

— Сыграй мне лучше, бей-заде, облегчи кончину...

Дмитрий Кантемир взял тамбур[34] с длинным грифом и медными струнами. Комната вздрогнула от тягучих звуков, заполнявших ее. Хасан Али скрестил на груди руки, следя за тонкими пальцами князя, легко касавшимися струн. Музыка, казалось, отгоняла от обреченного горькие мысли и страх, унося его в иной мир, полный чарующей тишины и призрачного, несбыточного счастья.

Прозвучал голос князя:

Твои ресницы подают мне знак сострадания,

О лунноликая! Твои глаза — зато они не знают жалости...

Это звучала турецкая песня, чьи слова и музыку сложил сам бей-заде. Хасан Али не раз слушал песни друга, издалека занесенного к ним судьбой. Но эта почему-то нравилась ему больше других.

Во дворе раздались глухие шаги.