— И что это значит?

— Понятия не имею. Догоняй!

Ущелье сужалось. Вдоль аллеи с обеих сторон замелькали обелиски и сфинксы. «Пульс» Бен-бена бился часто и неумолимо, и все остальные звуки стихли: смолкли галдевшие прежде птицы, исчезло стрекотание и жужжание насекомых. Внезапно опустевшая долина словно вымерла, только пара стервятников по-прежнему кружила в вышине. Не только Фрея, но и Флин обратил на это внимание: он перешел на шаг, потом вдруг застыл, оглядел горы, деревья и помчался еще быстрее. Казалось, исчезновение живности напугало его чуть ли не больше грохота Бен-бена.

— Похоже, люди Молли тоже исчезли, — крикнула Фрея вдогонку. Она всю дорогу озиралась по сторонам и не заметила в подлеске ни одного темного силуэта, которые то и дело встречала по дороге наверх. В девушке поселилась надежда, что им удастся незаметно проникнуть в туннель и выбраться из оазиса.

— Они, наверное, все…

Броди встал как вкопанный. Слева от него вздымалась огромная финиковая пальма, справа — гранитная рука статуи, а между ними, посреди мощеной дороги, стоял наемник в бронежилете и камуфляжных штанах, заправленных в ботинки. Он целился точно в них из пистолета-пулемета «Хеклер и Кох». Из-за пальмы показался его напарник, тоже при оружии. Флин безмолвно взял Фрею за руку, и в тот же миг долина снова вздрогнула.

Молли Кирнан с детства любила салюты — каждый год, в День независимости, вся ее семья любовалась искрящимися цветными брызгами в ночном небе маленького городка Норт-Платт, что в Небраске. Повзрослев, Молли видела фейерверки побольше и по-масштабнее (особенно впечатляли те, что устраивали в Египте у пирамид, в честь празднования Дня нации), но ни один не шел в сравнение со зрелищем внутри стеклянной камеры.

Каждый гулкий, тяжелый удар Бен-бена сопровождался ослепительной вспышкой. За последние двадцать минут удары участились, и вспышки делались все ярче и интенсивнее. Спустя некоторое время Медоуз настоял, чтобы все надели антирадиационные очки, несмотря на экранированное свинцом стекло камеры. Камень стал порождать цветовые эффекты — сначала в виде слабых, едва заметных, мерцающих точек красного, синего, серебристого и зеленого цветов, которые вспыхивали и мгновенно гасли в темной толще глыбы. По мере того как удары учащались, игра цвета становилась все интереснее и продолжительнее. Точки превратились всполохи, а те — в вихри, и, наконец, весь камень запылал сияющим радужным калейдоскопом, а с его поверхности заструилась, как пар, густая аура насыщенного золотого цвета.

— Какая красота! — воскликнула Кирнан, хлопая от восторга в ладоши. — Боже, ничего прекраснее в жизни не видела! Что скажете? Разве я не права? Что может с этим сравниться?

Никто ей не ответил — все безмолвно наблюдали происходящее за стеклом. Принтеры и динамики молчали — электроника давно выгорела.

— Нам ничего не грозит? — снова и снова спрашивал Гиргис. Вид у него стал зловещим, как никогда: в блестящей резиновой маске-очках, тонкогубый, с зализанными волосами, он еще больше походил на рептилию. — Вы уверены, что стекло выдержит? Я не хочу кончить, как он!

Это относилось к Усману, точнее, к его останкам. Каждая вспышка света сжигала труп слой за слоем, обдирая. как луковицу, пока он не превратился в выбеленный скелету основания Бен-бена. Как ни странно, вперемешку с костями лежали целехонькие туфли, очки, носки и остальная одежда.

— Мы в полной безопасности, мистер Гиргис, — заверил Медоуз. — Еще раз повторяю: стекло непроницаемо. Все, что происходит внутри зоны наблюдения, там и останется. Ничто вредоносное сюда не проникнет.

Однако по мере того, как реакция внутри камня набирала обороты, даже доктор Медоуз засомневался в своих заверениях. Он нервно расхаживал взад-вперед, скреб лысину и тревожно перешептывался с коллегами, которые открыто задавались вопросом, к чему все идет, и готовы были признать, что недооценили явление, с которым столкнулись.

Одна Кирнан продолжала восторгаться фейерверком. Она стояла у самой стенки куба, сияла и хлопала в ладоши, как школьница, то и дело трогая стекло пальцем — словно затем, чтобы убедить себя в реальности происходящего.

— Смотри, Чарли! — шептала она. — Ты только взгляни! Это все для тебя, моя радость! Все эти годы ты придавал мне сил, придавал веры! А теперь… Господи Иисусе на небесах, ты только посмотри! Вот это диво! Вот это красота!

До того ее заворожили таинственные звуки и игра света за стеклом, что она поначалу не расслышала, как ее окликнул трескучий голос с американским акцентом. Только когда Медоуз вручил ей рацию, брошенную рядом с аппаратурой, Кирнан неохотно отвлеклась от наблюдения за камнем. Она поднесла прибор к уху, выслушала собеседника и мельком взглянула на Гиргиса. За-тем с кратким «прикончить их» отдала рацию Медоузу и вернулась к созерцанию Бен-бена, теребя крестик на шее.

— Трубите трубой на Сионе, — прошептала Кирнан, в то время как из рации сквозь треск статики донеслись два приглушенных выстрела. — И бейте тревогу на святой горе Моей; да трепещут все жители земли, ибо наступает день Господень!

Бывает, от потрясения с разумом творятся странные вещи; вот и Фрее на краткий, скомканный миг почудилось, что она умерла и испытывает какие-то потусторонние ощущения. И повлиял на нее даже не голос Кирнан, отдавший приказ об их истреблении, не грохот выстрелов и не звук падающих тел, а наступившая следом мертвенная тишина, точно жизнь остановила бег и все, что осталось, — это мгновенный снимок, отпечаток ее конца.

Длилось наваждение всего секунду, а потом Фрея поняла: она жива! Девушка моргнула и с дрожью огляделась. Все было точно так, как несколькими мгновениями раньше: оазис, гигантская пальма, аллея из сфинксов и обелисков, огромная гранитная рука… Грохот Бен-бена затих, ввергнув долину в еще более звонкую тишину. Двое охранников в бронежилетах, которые только что собирались застрелить беглецов, лежали ничком на земле. У одного наемника снесло ползатылка, так что по волосам, шее и вороту бронежилета кровавой кашей растеклись мозги костная крошка. На лице второго охранника вместо левого глаза зиял багровый провал.

— Господи, — пробормотала Фрея. Ужас свершившейся бойни сменило не то облегчение, не то тревога на случай новой, неожиданной атаки. Что, если это всего лишь прелюдия?

Она оглянулась на Флина. Его, видимо, терзали те же сомнения. Он поднял брови — я, мол, не больше твоего понимаю, что тут случилось, — погляделся, пытаясь угадать, откуда раздались выстрелы. Зашелестела листва пальмы, и слева от Фреи кто-то с глухим стуком спрыгнул на землю. Почти тут же в аллее мелькнула чья-то накидка, а по гранитной руке вскарабкался человек, спеша им навстречу с винтовкой наперевес. Флин загородил собой девушку, сжал кулаки и приготовился к бою. Человек остановился, отвел руку с винтовкой в сторону и размотал шарф, скрывавший лицо. Флин и Фрея ахнули.

— Захир?!

Фрея глазам своим не верила.

— Захир? — переспросила она. — Как, черт возьми, ты…

Она осеклась. Облегчение и радость сменились опаской; нахлынули воспоминания об их последней напряженной встрече у него дома, в Дахле. Захир, видимо, заметил перемену и снова поднял винтовку в знак того, что не желает им зла. Второй бедуин повторил его жест и убрал шарф, открывая лицо: Сайд, младший брат Захира! Фрея видела его на похоронах сестры и потому немного успокоилась. Флин опустил кулаки и отступил.