Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы оба говорите правду. Но я знаю, что они действуют без Его ведома.
– Что это ты такое говоришь? – Кнут отставил пивную кружку на подоконник. От ветра коричневая поверхность жидкости покрылась рябью.
– Я утверждаю, что Совет правит без Него. Как долго они это делают, я не знаю, но точно не позднее смерти Ванфаринна. Всевидящий не принял бы Урда во внутренний круг.
– Но я видела Его, – сказала Хирка. – Я смотрела Ему в глаза во время Ритуала.
– В таком случае, мы знаем, что Он жив. И я получу ответы.
Рамойя вздохнула.
– Ример, какие ответы Он должен дать, чтобы удовлетворить тебя? Никакой ответ не сможет оправдать вечность угнетения и коррупции. Никакой ответ не объяснит, как они уничтожают Поток, если это правда. Никакой ответ, Ример.
– Возможно. Но я всё равно получу их.
– У нас нет ни имлингов, ни времени на получение ответов. Даже тысяча имлингов не заставит Его говорить, – сказал Торье.
– Вам не потребуются ни тысяча имлингов, ни время. Я всё сделаю один, – Ример ощутил силу своих слов. Казалось, он сливается с Потоком. В тот же миг, как он произнёс эти слова, они стали истиной. Он прав. Вот что он должен сделать. Он должен встретиться с Ним. Со Всевидящим, ради которого он жил и убивал. С началом и концом. С тем, у кого имеются ответы на все вопросы. И если Он окажется таким же, как остальные члены Совета, это станет последним деянием Римера. Не имеет значения. Он всё равно уже отдал Ему свою жизнь.
Торье ударил кулаком в стену. Вороны заворчали.
– Он всё испортит! Вы не должны его слушать!
– Вам нечего терять. Я всё сделаю один сегодня ночью. Неужели вы настолько жаждете крови, что не можете потерпеть одну ночь?
Ему никто не ответил. Лишь через некоторое время Лея задала вопрос:
– А что именно ты собираешься сделать?
Ример с благодарностью кивнул ей. Он получил время, о котором просил.
– Я переберусь в Башню Всевидящего, – с этими словами юноша вышел из комнаты. Ему требовалось отдохнуть, побыть в тишине. Он слышал разговоры наставников воронов. Они считают, он лишился рассудка. Сошёл с ума. Или заболел. Возможно, они тоже правы. Проблема заключалась в том, что у него всё может получиться, только если Хирка настолько же безумна, как и он сам. Его Поток превращался в шторм, проходя через неё. Без неё у Римера никогда не хватит сил попасть ко Всевидящему.
Хирка провела худшие сутки своей жизни в Эйсвальдре. Взята в плен. Избита до крови. Подверглась нападкам. Ноги её больше там не будет. А от Всевидящего она отвернулась. Есть ли что-нибудь в этом мире, что он может ей посулить? Есть ли кто-нибудь, способный уговорить её последовать за ним на смерть? Он сомневался.
В многоголосье он различил слова Торье.
– Он что, идиот?
– Самый большой из всех, – ответила Хирка. – Во всяком случае, если думает, что сможет сделать это в одиночку!
В том самом месте и в то самое время Ример знал, что находится в опасности. Потому что внезапно вероятность подцепить гниль показалась малой платой за то, чтобы быть рядом с ней.
Стоял ранний вечер. На улице ветер трепал воронов, как выстиранное бельё, но им всегда удавалось вновь встать на крыло и восстановить контроль, пролетая мимо башен Маннфаллы.
Хирка никак не могла уснуть. Ей мешал не только страх перед кошмарами, но и мысли о том, что им предстояло сделать сегодня ночью. Это было настолько неразумно, что кто угодно не смог бы сомкнуть глаза. Кроме Римера. Он спал. На самом деле она испытала облегчение, потому что уже начала задумываться, нуждаются ли вообще Колкагги в отдыхе.
Им выделили узкую комнату на полатях с двумя койками. Одна была прикреплена к стене над другой, как на корабле. Ример занял нижнюю койку, и Хирка заметила, что звук его дыхания стал тише, когда она выходила из комнаты. Даже во сне он отмечал, как кто-то входит и выходит из помещения.
Она спустилась с полатей и пошла на звук голоса Ветле. Хирка отыскала кухню в восточном крыле дома. Там находилась Рамойя. Она согрела ей чай. Хирка попросила ромашкового или любого, чтобы успокоить нервы, но ничего подобного у наставницы воронов не оказалось.
Они уселись на углу длинного стола. Чёрные волосы Рамойи сверкали в отблесках искр под котелком. Ветле сидел за другим концом стола и рисовал кусочком угля на огрызке бумаги. Хирка смотрела, как он изображает ворона. Она и раньше видела его наброски и всегда поражалась, что он рисует лучше, чем она. Так легко забыть, что они ровесники.
– Что с ним случилось?
Хирка знала, что получит ответ. Она никогда не спрашивала об этом просто потому, что считала, что Ветле всегда был таким, что он уродился таким. Но когда она увидела, как его мать корчилась от боли тем вечером, то задумалась. Рамойя пододвинула чашу с двумя горящими фитилями поближе к Ветле, чтобы у него было больше света для рисования.
– Ты сама видела подобное. Поток вытянул из него жизнь. Ему было два лета.
– Но кто? Кто мог хотеть навредить Ветле?
– Его отец.
Хирка никогда особенно не размышляла над тем, что Ветле – безотцовщина. Это было одной из постоянных величин. Некоторые имлинги в Эльверуа перешёптывались на этот счёт: Силья называла Ветле нагульным ребёнком, а Хирка отвечала, что ничего в этом не понимает. Может быть, его отец умер. Она хотела спросить об этом сейчас, но ей не пришлось.
– Урд… его отец, – прошептала Рамойя.
Хирка вытаращила глаза. Это неправда! Парнишка сидел у очага и беззаботно рисовал. Она не находила в нём никакого сходства с узкими и угловатыми чертами Урда. Ветле был тёплым и радостным ребёнком. Его нос был плоским, как у Рамойи, а не жёстким, как у Урда. Единственное, что в нём было от Урда, – волосы такого же пшеничного цвета, как и у члена Совета.
Рамойя произнесла свои слова, не называя имени сына, как будто ей больно упоминать Ветле и Урда в одном предложении. Хирка знала, что худшее ещё впереди. Это она хорошо понимала. Её рука легла на ладонь Рамойи.
– Он взял тебя силой…
В ответ её глаза заблестели, а взгляд упал на стол.
– Сейчас я бы поступила иначе во многих случаях. Я бы не улыбалась ему так, как улыбалась, когда он… Он хотел заполучить меня, это было очевидно. Я купалась в его внимании, как часто бывает с молодыми.
Рамойя посмотрела на Хирку и улыбнулась, когда осознала, что разговаривает с девушкой, которая ещё не видела своей шестнадцатой зимы.