Со стен крепости его увидели издали, засуетились, донесся гнусавый звук труб, над главной башней взвился мой баннер.

Я поворчал:

– Обнаглели… Должны поднимать знамя Макса.

– У них его нет, – предположил Растер.

– А мое?

– Ну, если управитель расторопный, то вашим запасся на всякий случай. Вот на такой! И никто возражать не посмеет…

– Почему?

– Ну, ваш баннер, он как бы уже и не ваш, а общеармландский… мы же одна стая, так?

Мы видели, как распахнули ворота перед Максом и снова начали закрывать, но Макс замахал руками, створки замерли на мгновение, затем широко разошлись в стороны.

Нас с Растером догнала головная группа, и тесным отрядом мы понеслись к воротам.

Только проехав под широким каменным сводом или с большой высоты можно увидеть планировку: внутренний двор настолько велик, что сам замок выглядит толстой крепостной стеной, окружающей пустоту.

Двор просто необъятен. Настоящая площадь, вымощенная хорошо обтесанным и подогнанным булыжником, так что наши кони неслись красиво и бодро, звонко цокая копытами и рассыпая искры.

Булыжник тянется со все стороны, ни единой травинки или клумбы, а в конце переходит в такие же суровые серые стены. Впрочем, стены и есть сам замок, зато окна всех комнат смотрят наружу и вовнутрь, достаточно широкие, чтобы пролез человек, хотя сейчас закрыты железными прутьями.

Все помещения упрятаны в этой крепостной стене, а сам двор – идеален, ни единого деревца или кустика, никаких излишеств в виде клумб с розами – суровая аскетичная красота простоты.

Макс уже пеший, стоит, широко расставив ноги, и улыбается во весь рот.

– Счастлив приветствовать вас, мой лорд, – сказал он почтительно и преклонил колено. – В моем… замке.

– Начинай выговаривать это без запинки, – посоветовал я. – Замок твой, земли твои и люди здесь твои. Ты им отец и судья. Вставай и начинай распоряжаться. Помни, мы только гости. Ублажай нас, весели, пои и развлекай. А мы будем бурчать, что вино кислое, мясо подгорело, а служанки старые и костлявые… Сейчас кто здесь распоряжается?

Он поднялся, виновато развел руками:

– Ваш управитель Куно прислал людей, чтобы управляли от моего имени. Вроде бы называют меня хозяином…

– Посмотрим, – сказал я зловеще, – как управляют. А то что-то давно никого не вешал…

Он насупился и проговорил твердо:

– Если это мой замок, никого в нем вешать не будут!

Я сказал виновато:

– Прости, Макс, это только шутка. Я же остряк, но иногда и у такого гения бывают осечки.

Он поклонился:

– Это я прошу прощения, мой лорд. Я всегда принимаю ваши слова как приказ. И если я отец и судья…

Я поднял руки:

– Макс, твой дом – твоя крепость, и порядки здесь твои.

Из центрального входа, который можно узнать только по ковру перед дверью, высыпали ярко одетые слуги, из окон высунулись наспех одетые нарядно женщины и размахивают платками, кто-то бросил под копыта нашим коням цветы.

Из главного хода выкатился грузный человек с брюшком, пышно и пестро одетый, опустился передо мной на колено и сказал преданно:

– Ваша светлость! Для нас большая честь…

Я прервал:

– Я всего лишь гость хозяина замка сэра Максимилиана фон Брандесгерта. Все к нему! А я всего лишь буду пить, есть и слушать пение птиц. Здесь птицы есть?

– Завезем, – ответил управитель твердо. – Каких?

– Хороший ответ, – одобрил я. – Сэр Макс, вступайте в свои права и обязанности, а я просто пощелкаю… да, пощелкаю. И узнаю у местных о рудниках из первых рук.

Солнце опустилось еще в момент, когда мы въехали в замок, багровое небо долго пылало во вселенском пожаре, давая возможность конюхам разобрать коней и увести в конюшни, а потом пугающе быстро упала и подгребла под собой все тьма.

В замке зажгли свечи в залах и масляные светильники в коридорах и мелких службах, заметались темные тени, слуги выкатывали из подвала бочонки с вином, повара сбивались с ног, торопливо готовя кушанья для пира приехавших рыцарей.

Проходя мимо парадного входа, я сострил насчет измельчавших атлантов, что раньше держали небо, а теперь балконы. Сэр Арчибальд пришел в восторг, а я подумал вяло, что с моим запасом шуточек и анекдотов, без которого человек вообще не человек в моем срединном, здесь всегда буду пользоваться успехом, хоть среди дам-с, хоть среди собутыльников.

Рыцари успели снять доспехи и помыться, слуги начали приглашать в зал, где торопливо сдвигали и накрывали столы скатертями, заносили холодные закуски. Со стороны кухни уже несет жаром и ароматными запахами.

Чтобы гости не торопили с горячим, сразу же на столы подали побольше вина, почти сразу начался веселый галдеж, хохот. Отец Богидерий стеснительно сидел рядом со мной, рыцари морщились, но уже знают, что священник – лучший знаток по мечам и вообще холодному оружию, потому терпели присутствие возле их сюзерена духовного лица.

– Как видите, – буркнул я, – все о подвигах и славе. А о разработке глубоких штолен – это все мне. Как и о подъеме валового продукта.

Отец Богидерий сказал стеснительно:

– Вы сумеете справиться.

Я проворчал:

– Справиться?.. Я пока думаю больше о том, как справиться вот с этим куском мяса.

Он наблюдал за мною из-под странно безбровых глаз, где нет даже намека на ресницы. Лицо крупное, костистое, как и сам он, несмотря на худобу, жилист и крепок, и только крайняя интеллигентность в каждом слове и жесте выказывает, что не воин, а мыслитель.

– Вы сумеете, – повторил он мягко, – у вас напор молодости и мудрость стариков. Даже не знаю, как удается сочетать…

– Очень просто, – ответил я с бодрой ухмылкой. – Напор и дурость от меня, мудрость – от моих наставников. Я часто говорю, что молод, но старые книги читал… Однако, знаете ли, в это трудно поверить, но я их в самом деле читал!

Он застенчиво улыбался, почти ничего не ел, блюда слишком скоромные, и хотя сейчас не пост, но добродетельные не чревоугодничают и в те дни, когда «можно».

Сэр Растер громовым голосом провозглашал тосты, их встречали дружным ревом одобрения, отец Богидерий посматривал на него с опаской.

– Этот доблестный рыцарь, – спросил он опасливым шепотом, – никогда не снимает доспехи?

– Многим суждено родиться в рубашке, – объяснил я, – но лишь сэру Растеру повезло родиться в доспехах.

Он пробормотал в сомнении:

– Господу виднее, что он делает.

Пир продолжался всю ночь, я покинул гуляк довольно быстро, у выделенной мне лучшей комнаты уже охрана, на меня не повели и глазом, не рыцари, чтобы преклонять колено по каждому поводу.