Кисловодск был изолирован, почтовая служба не работала, телеграфные связи с севером России были ненадежными или полностью прерваны. Секретарь Хагелина Рагнар Вернер сообщил в феврале 1918 года из Петрограда, что «буквально вся связь с югом России прервана». Поэтому письма передавались курьерами. То же самое касалось и связи между Петроградом и Кирьолой. Одним из таких курьеров был Михаил Евланов, бывший офицер и сын одного из казначеев «Бранобеля», который путешествовал между различными местами. Приехав с севера, он был вынужден плыть вдоль побережья Каспийского моря к устью реки Терек, откуда ему пришлось проехать или пройти пешком большие расстояния, прежде чем наконец он достиг Кисловодска. Следовательно, количество сообщений, которыми можно было обменяться, было строго ограничено. С июля 1917 года по июнь 1918 года сохранилось только пять писем от Эммануила Эдле.

Таким образом, информация о том, что происходило в столице и других частях империи, доходила до Кисловодска спорадически и с большой задержкой. Приведенное выше письмо Эммануила Эдле датировано 27 октября 1917 года, через два дня после того, как большевики захватили власть – событие, о котором Эммануил, когда писал письмо, находился в полном неведении. Разумеется, он также не мог знать, что в день написания письма были опубликованы несколько важных правительственных постановлений. Согласно «Декрету о земле» вся земельная собственность, так же как и церковные и монастырские земли, были конфискованы без выкупа, а «Декрет о печати», который запрещал все несоциалистические газеты, отменил свободу прессы, введенную в марте.

Ни один из этих двух декретов не затрагивал напрямую семью Нобель, но они были предвестниками будущего: национализации частного торгового флота, машиностроения и нефтяной промышленности, а также банков. Из-за декрета, запрещающего частную недвижимость в городах, семья Нобель в августе 1918 года лишилась своих двух доходных домов в Петербурге. Через год после большевистского переворота было национализировано 9500 предприятий. Совершилась самая крупная в истории конфискация частной собственности.

Разумеется, эта конфискация встретила протесты и сопротивление со стороны пострадавших: аристократии, помещиков, предпринимателей (больших и малых), вообще «буржуазии», военных, многих интеллектуалов, в том числе разочарованных социалистов. Противопоставления между этими группами и большевистским режимом постепенно переросли в гражданскую войну. Сопротивление началось сразу после переворота, но только осенью 1918 года оно превратилась в настоящую войну. Причин было несколько, в том числе ряд событий и политических решений в течение весны и лета, способствовавших концентрации политической власти в руках большевистской партии:

Хотя оппозиция режиму была разобщенной, территория, контролируемая советским правительством к концу лета 1918 года, ограничилась Петроградом и Москвой с окрестностями и некоторыми территориями на Волге. Почти три четверти страны находились в руках различных «белых» армий и войск, которые к этому времени были подкреплены иностранными войсками.

Поворотный момент наступил в начале сентября, когда было совершено покушение на жизнь Ленина и был убит начальник петроградской ЧК Моисей Урицкий. Эти два события заставили советский режим мобилизоваться. Был сформирован Революционный военный совет (Реввоенсовет), и Советская республика была объявлена военной зоной. В то же время был провозглашен «красный террор», который предоставил органам безопасности неограниченную свободу преследования и казни противников. Людей задерживали и казнили без разбора, а для «классовых врагов» были созданы концлагеря – через два года 75 000 человек были интернированы в 100 лагерей.

Поскольку большая часть южной России в 1918 году контролировалась белыми силами, Кавказ оставался относительно нетронутым всплеском революции. «Большевизм достиг Кисловодска не сразу, а постепенно. Придут, налетят с блиндированным поездом, уйдут – и снова период сравнительного затишья, до следующего налета», – вспоминала Матильда Кшесинская, мемуары которой основаны на дневниковых записях и являются прекрасным источником знаний о жизни в Кисловодске в 1917 – 1919 годах. «В эти спокойные периоды мы продолжали собираться обедать вместе или поиграть в карты, так как все одинаково не любили оставаться одни дома».

Квитанция об уплате Эммануилом «налога на имущество» в Кисловодске

Весной 1918 года политическое руководство в Кисловодске несколько раз менялось. Когда большевики были у власти, иногда всего лишь в течение нескольких дней, на дома богатых совершались налеты, и ценности были конфискованы. В конце апреля прибыл специальный «финансовый комитет» с задачей взимания налога с «имущих жителей гор. Кисловодска», как назывались объекты налогообложения. Налог составлял 30 миллионов рублей, а уровень налога определялся рабочим советом. Тем, кто отказывался платить в течение двух недель, угрожали тюрьмой.

Штаб-квартира комитета находилась в «Гранд-отеле», куда налогоплательщики были вызваны, чтобы докладывать о своих активах. Эммануил, один из самых богатых беженцев, был обложен налогом в 250 000 рублей. (Это соответствует около 200 миллионам рублей сегодня согласно довоенному курсу рубля; в 1918 году рубль не имел официального курса.) Из них 7000 были выплачены наличными, 240 000 гарантировались письмом в правление «Бранобеля» в Петрограде и 3000 – письмом в Международный коммерческий банк в Кисловодске. Для сравнения: Коковцов отделался 3000 рублями.

Эммануил не оставался без дел во время своего пребывания в Кисловодске. «Гранд-отель» является, сообщил он в последнем сохранившемся письме к Эдле (от 17 июня 1918 года), «центром всего курорта, и здесь живет масса людей, с которыми я уже был знаком раньше». В Кисловодске собрались почти все бакинские нефтепромышленники, и он всё время встречал людей, которые либо приезжали в город, либо уезжали из него. «У меня в комнате стоит пишущая машинка, и с девяти утра она работает, и ко мне начинают приходить люди». Эммануил был так занят, что его планы «заниматься здесь литературой и наукой вовсе не были реализованы». Его ждали несколько книг, чтобы быть прочитаны, и он мечтал о более тихом месте.