Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ладыга и Климов прогуливались по Невскому проспекту. Денек был морозный, солнечный, и по проспекту толпами валили гуляющие. Ладыга и Климов шли порознь Каждый из них искал в толпе одинокую и дорогую шубу. К сожалению, хорошие меха обычно гуляли не одни. Котики, каракули, шиншиллы шли окруженные нарядными кавалерами и были совершенно недоступны для знакомства. Все-таки на углу Садовой Климов заметил выходящий из парикмахерской ТЭЖЭ одинокий каракуль
Климов повел себя как серьезный кавалер. Он ее (девушку. – Н. Л.) пригласил не в ресторан, не на танцульку, а в Мариинский театр.
Дальше с помощью сообщницы злоумышленник просто получил по номерку новую каракулевую шубу, которую успешно реализовали знакомому скорняку. Через некоторое время история повторилась в Александринском театре. На этот раз преступник предложил новой жертве – владелице котиковой шубки – посмотреть модную в то время пьесу Анатолия Луначарского «Яд», где в главной роли блистала актриса Евгения Вольф-Израэль. Затем местом преступления с шубой стал Михайловский театр928. Мой дед рассказывал, что в годы нэпа к нему, тогда участковому милиционеру, часто обращались с заявлениями «дамочки», у которых в трамваях ловкие «щипачи» умудрялись сзади из каракулевой или котиковой шубки вырезать бритвой приличный кусок меха. Из него скорняки с успехом делали воротники и манжеты.
На рубеже 1920–1930‐х с исчезновением «частников» цельномеховая одежда стала встречаться реже. Дорогие шкурки чернобурой лисы, соболя, песца превратились в источник валюты, необходимой советской власти для индустриализации. Весной 1931 года в Ленинграде состоялся первый международный аукцион, на который прибыли 78 представителей иностранных меховых фирм. С 1932 года подобные торги проводились регулярно. В середине 1930‐х годов в контексте большого стиля и его бытовой составляющей – своеобразного сталинского гламура – власть начала вновь уделять внимание изготовлению шуб для населения. В Ленинграде заработала меховая фабрика «Рот-Фронт», в штате которой в 1938 году числилось 2600 сотрудников. Ассортимент предприятия накануне Великой Отечественной войны насчитывал около ста готовых изделий, начиная от меховых пластин и заканчивая беличьими манто – самой дорогой продукцией. Даже фабричная себестоимость одежды из белки составляла 1806 рублей929. Эта продукция советских меховых фабрик активно рекламировалась. В 1937 году появился плакат художников А. Колтуновича и П. Золотаревского со следующим текстом: «В магазинах Союзмехторга имеются в большом выборе беличьи манто». Заслуживает внимания сугубо гламурный фасон мехового одеяния: манто вещь без пуговиц, рассчитанная на ношение взапах.
В конце 1930‐х годов в СССР в промышленных масштабах начали производить и первые «имитированные» меха, то есть сравнительно дешевые, но выглядевшие как дорогие, благородные. Самым известным из них стал «кролик под котик». В предреволюционной России шубы из морского котика считались дорогой и шикарной вещью. Дамы из среды высшей советской номенклатуры, если судить по деталям из художественной литературы 1940‐х – начала 1950‐х годов, тоже иногда появлялись в «котике». В романе Веры Пановой «Кружилиха» (1947) можно прочитать о шубе Клавдии – жены директора завода: «Шубка новая, котиковая, предмет забот и восторгов Клавдии»930. Но это была большая редкость. Известно, что на знаменитой фабрике «Рот-Фронт» из настоящего котика выпускали лишь воротники и шапки. Так что большинству дам из средних слоев сталинской элиты приходилось довольствоваться так называемым «электрическим котиком» – определенным образом выделанным мехом кролика. Подобных шуб в СССР в 1930–1950‐х годах было немало, ведь кролиководство, особенно до войны, процветало (см. «Царица полей»). Выглядели шубки неплохо – могу подтвердить на собственном опыте. В начале 1990‐х я купила себе этого «рот-фронтовского» «кролика под котика». Шубка жива до сих пор, я лишь попросила скорняка осовременить модель, укоротить изделие, снять мощные манжеты, слегка переделать воротник. Все это было сделано под «ахи» и «охи» о потрясающей выделке мездры и обработке шкурок в советское время. Мех блестит, а главное, благодаря особым технологиям выделки, совершенно не вытерся. Именно поэтому меня не удивляет, что в сталинское время «кролики» с технологически дорогой спецобработкой были не дешевы и превратились в своеобразный знак обеспеченности. В общем, шубы даже из сусликов и традиционных кроликов в конце 1930‐х годов оказались не по средствам обычным советским горожанам. И тогда в качестве доступной альтернативы власть предложила горжетки из чернобурых лис и песцов, которые модно было надевать поверх пальто, костюмов и даже платьев. Яркое представление об этих знаках сталинского гламура дает фильм Константина Юдина «Девушка с характером» (1939). Главная героиня Катя Иванова не только работает в звероводческом совхозе, но и на короткое время становится продавщицей мехового салона в Москве. В магазине представлено огромное количество именно горжеток – вещи, способной не столько согреть женщину, сколько продемонстрировать в публичном пространстве ее высокий социальный статус.
И в послевоенной сталинской повседневности горжетки и шубы прежде всего выполняли репрезентативные функции вещей-знаков. Меховые предметы одежды и детали туалета могли купить в основном представители советской элиты. Мои бабушки шуб при коммунистах так и не поносили. В молодости, которая совпала с 1920–1930‐ми годами, и Екатерина Ивановна и Антонина Станиславовна одевались модненько, но бедненько. Не помогали ни служба дедушки Коли в милиции, ни работа бабушки Тони в системе НКВД на должности шифровальщицы. После войны обе смогли позволить себе приобрести по чернобурому воротнику с лапками (горжетки с мордочками были дороги), но, на мой взгляд, ни одну из бабушек престижная деталь туалета не украшала: Екатерина Ивановна была, прямо скажем, полновата для пышного воротника, а Антонина Станиславовна ростом не вышла.
«Чернобурка» в реальной жизни. 1957. Личный архив Н. Б. Лебиной
Зато моя красавица мама – по тем временам вызывающе худая и довольно высокая, натуральная золотистая блондинка с зелеными глазами – потрясла в 1955 году академический бомонд. На торжественном заседании в Александринском театре по поводу 190-летия со дня смерти Михаила Ломоносова она появилась в черном костюме, украшенном маленькой баской, и накинутыми на шею двумя куньими шкурками. У них не было ни голов, ни лап, ни даже хвостов, так как один из них оторвали в автобусной толчее. Ведь куница маму еще и согревала, так как служила съемным воротником на зимнем пальто. Оставшийся хвост папа решительно отрезал обычными ножницами, чтобы не возникало лишних вопросов.