отпрысками. Жаль только, этот ваш герой успел вовремя сдохнуть. Всё же хотелось, чтоб от моей руки… Но это поправимо!

Он повёл стволом револьвера, приказывая пройти в комнату и, приблизившись к телу Севира, выпустил несколько пуль.

— Надеюсь, вам полегчало, — Максиан недоуменно рассматривал безумца. Кого только не берут в полицию! И этих подонков ещё называют блюстителями закона! Кровожадные твари без совести и чести.

Ответа он так и не получил. Вместо этого Шед посмотрел в сторону двери и недовольно скривил тонкие губы:

— Где вас носило, Роджер?

Пузатый полицейский зашёл в комнату и, скользнув по Максиану равнодушным взглядом, с любопытством уставился на Севира:

— Это и есть их командир?

— Он самый. Застрелен в собственной постели. Героическая смерть, как и полагается выродкам.

Максиан не сдержал смешок. А новый шеф далеко не безумец! Но это не делает ублюдка менее омерзительным. И как только его терпит неисправимый сноб Корнут? Неужто от отчаяния?

— Что-то он не очень смахивает на свежеумершего, — засомневался Роджер.

— А я погляжу, вы хорошо разбираетесь в мертвяках, — Шед многозначительно понизил голос. — Сказано же, застрелен в постели. Или ещё раз повторить?

— Нет, я вас прекрасно понял, сэр! — поспешил заверить тот.

— Тогда выкладывайте, что у вас там.

Вдалеке снова загремел взрыв, за ним последовали короткие хлопки выстрелов. Роджер с невозмутимым видом дождался, пока шум немного стихнет:

— Преступники почти ликвидированы, сэр. На данный момент проводится контрольная зачистка. Правда, есть одна сложность, на том краю засели сопротивленцы…

— У вас в распоряжении полсотни солдат, а вы не можете справиться с жалкой кучкой отребья?!

— Так огрызаются ведь! — полицейский развёл руками. — У них там огнестрел. Уже шестерых солдат уложили, двух гвардейцев и одного нашего.

Шед раздражённо фыркнул.

— Ладно, сам разберусь. Этот господин — наш почётный арестованный. Отведите его к лошадям и не спускайте с него глаз ни на секунду.

Роджер торопливо снял с пояса наручники и, вежливо попросив завести руки за спину, защёлкнул браслеты на запястьях. Максиан невесело ухмыльнулся: вот и потянул время. Впрочем, к чему питать иллюзии, шансов спастись у него было меньше, чем у Анники излечить от деструкции Севира. Может, хоть ей повезло выбраться из этого пекла. Но надежда, что кому-то посчастливилось этой треклятой ночью, рассеялась как утренний туман, стоило лишь ступить на крыльцо. Улицу сплошь устилали мёртвые тела. Мужские, женские, детские — не щадили никого, стреляли во всех без разбора. Со многими из них Максиан уже успел познакомиться. Вот сосед из дома напротив, добродушный весельчак, вечно сетовавший на сварливый характер супруги. Теперь они оба лежат в лужах крови с простреленными головами, а выше, на ступеньках, неестественно запрокинув ручонки за спину, их двухлетний сын. Осквернённый.

У горящего дома, привалившись к перилам крыльца, застыла женщина, крепко прижимая к груди маленькое обожжённое тельце. Из-за кровавого месива вместо лица несчастную так и не удалось опознать. Слева, справа, впереди — везде смерть, уродливая, безобразно-бессмысленная. Сбежать от ига в поисках свободы для себя, для своих детей, и только ради того, чтобы погибнуть, едва обретя желаемое — какая чудовищная ирония!

Не найдя в себе силы смотреть на весь этот кошмар, Максиан уткнулся взглядом в землю, но и та была пропитана кровью. После ухода скорпионов, защитников толком не осталось, Исайлум был взят всего за каких-то четверть часа, почти без боя.

Вдалеке всё ещё гремели выстрелы, наверняка Клык с горсткой собратьев огрызаются. Эти так просто не сдадутся. Неожиданно Максиана охватила гордость за смельчаков с изувеченными Легионом душами, но готовых отдать последнюю каплю крови за честь и свободу. Они ведь могли сбежать, пока солдаты расправлялись с мирными жителями, но вместо этого остались встретить врага лицом к лицу, не надеясь победить, нет, но в отчаянной ярости желая лишь одного — заставить ублюдков заплатить подороже.

За частоколом, нервно похрапывая и тряся гривами, ожидал табун лошадей, оставленный под присмотром нескольких солдат. У ворот, в дрожащем свете факелов, неподвижно лежали дозорные с перерезанными глотками и прорванными мечами куртками. Каким-то немыслимым образом их застали врасплох, не дав поднять тревогу.

Всё-таки у Исайлума не было ни единого шанса. Тем ужасом, сотворённым у Материнской Скорби, Перо подписало себе смертный приговор, и возмездие свободных оставалось лишь вопросом времени. Но кто бы мог подумать, что на них выйдут так быстро! А ведь он просил Севира не вмешиваться. И вот кому сделалось лучше от спасения какого-то там сановника? Тем несчастным, погребённым под стенами собственных домов? А может, этим невинным, всего лишь не сумевшим смириться с жестоким законом? Или Твин, потерявшей своего возлюбленного? Какой в этом всём смысл?

Максиана не страшила позорная казнь, ожидающая его в столице, он почти о ней не думал, но его до дрожи в коленках пугала мысль, что все эти кровавые реки пролились, по сути, из-за него, и, что ещё хуже, понапрасну, ведь он так и не совершил ничего достойного. Да, кто-то мог бы сказать, что от него ничего не зависело, что глупо вешать на себя ответственность за чужие поступки, ведь Севир проигнорировал его требование, Сто Тридцать Шестой не по его прихоти стёр с лица земли десятки домов, не в его честь сейчас полыхает Исайлум — единственное убежище осквернённых. Но если тщательно переосмыслить события, тянущиеся тончайшей нитью от того проклятого вечера, когда он рассказал Ровене правду о смерти Урсуса, разве не его слова положили начало всей этой трагедии? Будь он хоть на толику мудрее, придержи он свой язык, не погибли бы львы в схватке со скорпионами в стенах каструма, остались бы невредимыми ни в чём не повинные люди, и кровь невинных не пролилась бы на свободных землях Исайлума, предназначенного спасать жизни, но ставшего погребальным кострищем своему создателю и могилой десяткам невинных душ.

Опустошённый, не чувствуя ни боли, ни негодования, ни терзаний совести, Максиан смотрел на языки пламени, взвивающиеся к чёрному небу, вдыхал удушающий, пропитанный дымом и смертью воздух, прислушивался к выстрелам, всё реже разрывающим невыносимо-тоскливую тишину.

— Похоже, всё, — полицейский презрительно сплюнул. — Отстрелялись, выродки.

— Наконец-то! — отозвался один из солдат. — У меня от этих мест кровь в жилах стынет. Слышите, как воет?

— Где воет?

— Да вон, прислушайтесь.

— Хм, а ведь точно воет, — Роджер взвёл курок револьвера. — Волки, наверное. Лес же рядом.

— Нет, это всё из-за Руин, — встрял в разговор другой солдат. — До них же отсюда рукой подать. Поговаривают, в этих местах такие твари водятся, что гиены да псы по сравнению с ними милыми зверушками покажутся.

— А ты бы и