По-прежнему не двигаясь, Зак напряг зрение, пытаясь рассмотреть углы комнаты, но они исчезали во мраке. Только вдоль едва различимых стен он видел какие-то многочисленные сгустки тьмы. Зак никак не мог соотнести их с какими-либо предметами мебели и понятия не имел, что это может быть. Изо всех сил он старался дышать как можно тише, словно в комнате находилось какое-то спящее существо, которое могло проснуться от малейшего звука. Зак чувствовал, что на него смотрят, и подумал, что в комнате есть еще кто-то помимо прижавшихся к стене Розафы и ее сына. Ему показалось, что он расслышал чье-то дыхание – медленный, хриплый выдох. Вопреки здравому смыслу Зак ощутил новый приступ паники, желание зажечь свет, выяснить, кто здесь присутствует, и поскорей выбежать из этой комнаты с ее тайнами, с холодным, бросающим в дрожь воздухом. Звякнул его телефон, и он вздрогнул. Пришла эсэмэска от Ханны. Свет зажегшегося дисплея слепил глаза, успевшие привыкнуть к темноте, и лишал возможности видеть. «Гости ушли. Идем к вам». Розафа сказала что-то непонятное тонким и сдавленным от напряжения голосом.

– Все о’кей, – шепнул Зак. – Наши друзья идут за нами. – По последовавшему молчанию он догадался, что цыганка ничего не поняла. Тусклый свет дисплея, отражавшийся в ее глазах, заставлял их блестеть. Она в отчаянии смотрела на Зака, а затем перешла на французский:

– Vous parlez français?[97]– Выговор у нее был странный, но Зак неожиданно ее понял и принялся копаться в давнем школьном запасе французских слов, чтобы ответить.

– Hannah et Ilir… sont ici bientôt. Tout est bien[98]. Все хорошо. – Эти слова оказали на Розафу мгновенный эффект. Она ухватила своего спасителя за локоть, откинулась назад и, прислонившись спиной к стене, закрыла глаза.

– Merci[99], – произнесла цыганка так тихо, что Зак ее едва расслышал.

Он кивнул и пожалел, что недостаточно владеет французским, чтобы спросить, все ли в порядке с Бекимом и нельзя ли чего-нибудь сделать для этого вялого, посеревшего малыша.

Он неуклюже поднялся на ноги, радуясь, что Розафа не замечает его глубокого беспокойства. Стиснув зубы, Зак протянул наугад руку, растопырил пальцы и принялся нащупывать на стене выключатель. Штукатурка была мягкой, чуть влажной и осыпалась под его ладонью, словно какой-нибудь порошок. Выключателя он найти не смог. Видимо, оттого, что, к своему стыду, не осмеливался отойти от Розафы, чтобы продолжить поиски. Вдруг что-то задело его шею, и Зак громко вскрикнул. Розафа тут же вскочила с таким же тревожным воплем, в то время как Зак хватал руками воздух, пытаясь выяснить, что к нему прикоснулось. Это оказался старинный выключатель – деревянная ручка, болтающаяся на веревочке. Он яростно за нее дернул, и над их головами зажглась одинокая лампочка, такая яркая, что они на какое-то время ослепли. Прищурившись, Зак слезящимися глазами осмотрел маленькую комнату и понял, что именно представляли собой многочисленные темные тени. Потрясение оказалось настолько сильным, что все мысли его покинули, и он сел, широко раскрыв рот.

Когда автомобиль подъехал к дорчестерской больнице, Димити выбралась из него, по-прежнему прижимая к себе Элоди руками, которые казались ей совершенно чужими. Из них словно вынули кости. Больница представляла собой построенное в начале прошлого века краснокирпичное здание с зубчатыми башенками, даже еще более высокими, чем шпиль церкви в Блэкноуле. Димити чувствовала, как они нависли над ней, когда она бросилась следом за Чарльзом. Ей померещилось, что бесчисленные окна наблюдают за ней и, видимо, хорошо понимают, что у нее в руках, ибо знают то, что она сделала. Димити споткнулась. Колени подогнулись, и на мгновение ей показалось, что она вот-вот упадет. Силы ее оставили. Кости превратились в песок, и их унесло течением. То, что она сделала. Подбежала Делфина и помогла не рухнуть на пол, сохранить равновесие.

– Поспеши, Мици! Пойдем! – В отчаянном голосе Делфины Димити уловила остатки надежды. Но никакой надежды не было, и ей захотелось сказать об этом вслух, а еще лучше громко крикнуть, чтобы наконец положить тело, которое она несла. Маленькое мертвое тельце. Их шаги отзывались эхом в коридоре больницы, и свет множества ламп слепил глаза. Со всех сторон раздавалось эхо голоса Чарльза, зовущего на помощь. Затем сильные руки кого-то в белом халате забрали Элоди, и Димити с облегчением опустилась на колени.

Она осталась одна, выжидая. Какое-то время девушка стояла на коленях в коридоре посреди внезапной тишины, наступившей после того, как угрюмые люди забрали всех членов семейства Обри, как здоровых, так и больных. Она могла бы последовать за ними, но чувствовала себя слишком слабой, чтобы сделать хоть шаг. Медленно поднявшись на ноги, Димити опять стала ждать, стараясь не думать. В голове раздавался звон, похожий на звук, плывущий после удара колокола, оглушительный и мертвящий. Она испытывала какую-то гнетущую неумолимую тяжесть. Груз чего-то, бесспорно совершенного ею, что нельзя изменить. Позже Димити позволила отвести себя в длинный пустой коридор, где вдоль одной из стен стояли деревянные скамьи. Человек, который ее туда привел, был безликий и безымянный. Он казался совершенно непостижимым, словно пришелец из иного мира. Рядом с ней поставили чашку чая. Она сидела, тупо уставившись в стену напротив, и не могла сказать, сколько утекло времени. Прошло ли много дней, недель, месяцев, или просто миновал один миг, промежуток между двумя гулкими ударами сердца. На улице стояла ночь, и свет в коридоре был приглушенным. Иногда Димити слышала, как по коридору гуляет эхо чьих-то шагов, тихого похрапывания, вскриков, доносящихся откуда-то издалека. Бесплотные звуки плыли по коридору, словно привидения. Ее обувь была покрыта высохшей грязью, и с нее осыпался песок. Песок из канавы, где рос болиголов. Димити пожалела, что существует. Ей хотелось стать еще одним эхом, летящим по коридору, потерянным и одиноким.

На улице уже рассвело, когда дверь открылась и в коридор вышел Чарльз. Он низко опустил голову и ссутулился. Увидев Димити, он подошел, встал перед ней и ничего не сказал.

– Чарльз? – спросила она.

Он моргнул, остановил на ней взгляд и сел рядом. Его кожа посерела, под глазами виднелись фиолетовые круги. Обри попытался заговорить, но горло его сжалось. Тогда он откашлялся и начал снова.

– Селеста… – произнес он, и это имя прозвучало как обвинение, как мольба. – Селеста, по их словам, выкарабкается. Ей дали какое-то лекарство, чтобы остановить спазмы… Называется люминол. И еще назначили внутривенные вливания. Первый раз видел, как это делается. Но Элоди… моя маленькая Элоди… – Он всхлипнул, слезы душили его. – Ее тело забрали. Она оказалась слишком слаба. Врачи ничего не могли поделать.

Димити поняла, что это не его собственные слова. Он просто повторял то, что ему сообщили, потому что самому сказать было нечего.