Общество из-за отсутствия контактов между строго дифференцированными категориями было чопорное и скучное. Бизнесмены, купцы, специалисты разного профиля, литераторы, художники, артисты и другие представители творческих профессий, если им не присваивалась аристократическая приставка «фон», не hoffähig, не принимались при дворе и не смешивались с дворянством. Они не контактировали и между собой. Каждый немец принадлежал к Kreis, замкнутому кругу лиц себе подобных, которым не позволялось перемещаться за его пределы. Супруга герра советника или герра доктора не разговаривала с женой купца, а та, в свою очередь, игнорировала жену мастерового. Общаться, принимать у себя, жениться или выходить замуж за человека не из своего круга означало произвести беспорядок, смуту, чего немец опасался больше всего. Возможно, желанием компенсировать социальную монотонность существования и вызывалось то странное обстоятельство, что некоторые немцы, согласно одному докладу, ели семь раз в день 18.

Со времени объединения Германии, совершенного при лидирующей роли Пруссии, правящая каста пополнялась из рядов землевладельческого юнкерства, прусского дворянства, многочисленного, бедного и отсталого. Католическое дворянство Вюртемберга и Баварии смотрело свысока на юнкеров, считая их грубыми, невоспитанными и непригодными для социального лидерства, а юнкеры с лихвой восполняли недостаток образования напористой самоуверенностью. Они доминировали в армии, которая доминировала в Германии, и благодаря Бисмарку, их величайшему представителю, традиционно занимали важнейшие государственные должности, избегая участия в деловой жизни столицы, несмотря на то, что она становилась все более активной и всеобъемлющей. Юнкеры не любили коммерческий класс, но охотно становились его агентами, а их правительство было самым торгашеским в Европе. Кайзер, обожавший деньги, включил в свое ближайшее окружение богатых и космополитических представителей непрусского дворянства. Придворная жизнь отличалась не только пунктуальным этикетом, но и грандиозными государственными зваными обедами, проходившими под аккомпанемент очень громкой музыки. Евреи, если не были обращены в христианство, при дворе не принимались, за редкими исключениями, вроде придворного еврея, приятеля кайзера Альберта Баллина. Хотя евреи составляли лишь один процент населения, антисемитизм был в моде: он возрастал на фоне расширения их присутствия в науке, искусствах, бизнесе и профессиональных занятиях после правовой эмансипации по всей империи в 1871 году. Несмотря на эмансипацию, евреи не допускались на политические, военные и академические высокие посты и в элитные ряды людей с приставкой «фон», хотя такая явная дискриминация вовсе не мешала им, к счастью для Германии, оставаться лояльными верноподданными кайзеровского государства. Герсон фон Блейхрёдер, банкир, предоставивший Бисмарку кредит для Франко-прусской войны; Баллин, развивавший морские перевозки и торговлю; Эмиль Ратенау, основатель компании «Альгемайне электрицитатс гезельшафт», электрифицировавшей всю Германию; Фриц Габер, химик, открывший процесс извлечения азота из воздуха и тем самым освободивший Германию от импортной зависимости в источниках азота для изготовления взрывчатки, – все они родились евреями и внесли немалый вклад в бурный расцвет Германии. Правящий класс опирался на поддержку невероятно усердного мелкобуржуазного класса и низших сословий, трудившихся честно и ревностно, почти без отдыха. Их уровень образованности в целом был выше, чем в других странах. Пруссия еще в двадцатые годы ввела обязательное посещение школ для детей в возрасте от семи до четырнадцати лет, и к девяностым годам здесь в университетах студентов было в два с половиной раза больше, чем в Англии, в пропорциональном отношении к численности населения 19.

Суверен, правивший этими преуспевающими людьми, был так же занят и активен, как и они, правда, в его деятельности было больше суеты, чем основательности. Он во все вникал и всех донимал, иногда и не без пользы. Когда цирк «Барнума и Бейли» гастролировал в 1901 году в Германии, кайзер, прослышавший о необычайной скорости, с какой они загружают поезд, отправил офицеров понаблюдать за их методикой 20. Оказалось, циркачи не загружают каждый вагон в отдельности сбоку, а, положив между ними мостики, все тяжелое оборудование закатывают по всей длине поезда с одного конца. Таким методом можно было загрузить за час три поезда, по двадцать два вагона в каждом. Технику циркачей сразу же применили в мобилизационной системе Германии. Специалисты кайзера отметили, кроме того, преимущества цирковых вагонов-кухонь по сравнению со стационарными полевыми кухнями и тоже предложили внедрить их в армию, чтобы еду для солдат можно было готовить на ходу.

Кайзер всегда облачался в мундир, приличествующий определенному поводу или событию. Когда в Берлин приехал Московский художественный театр, он посещал спектакли в русской военной форме 21. Ему нравилось устраивать пышные военные зрелища и торжества, в особенности ежегодные весенние и осенние парады берлинского гарнизона на огромном поле Темпельхоф, где могли пройти строем 50 000 человек, то есть несколько дивизий. Кайзер считал себя в не меньшей степени знатоком искусств и сам решал, что прогрессивно и что нет. Когда в 1896 году жюри решило удостоить премией Шиллера Герхарта Гауптмана за мрачную драму о рабочем классе «Ткачи», кайзер присудил ее Эрнсту фон Вильденбруху, своему фавориту, писавшему исторические драмы в стиле «Вильгельма Телля». Когда появились стипендии Родса, кайзер отбирал кандидатов Германии, «невежественных богачей», по словам одного члена совета Баллиоль-колледжа, «от которых не было никакого толка». Один такой «богатей» подстрелил оленя в парке Магдален-колледжа, и раздосадованному монарху пришлось его отзывать. Кайзеру нравилось думать о себе, объяснял он в речи при торжественном открытии Зигесаллее в 1901 году, как о «государе, поощряющем искусства, собирающем вокруг себя художников», чтобы под его покровительством искусства процветали в его классических формах и «при непосредственном взаимодействии нанимателя и художника». Выступая в данном случае в роли нанимателя, он ставил перед скульпторами «ясные и понятные задачи», «давал указания и определял характер» работы, но после этого предоставлял им полную свободу в реализации его идей. Теперь он мог гордиться результатами, «незапятнанными так называемыми современными тенденциями».

Искусство, заявлял монарх, должно выражать идеал. «Для нас, немцев, великие идеалы, утерянные другими народами, давно стали неизменным достоянием», и «только немецкий народ» способен их сохранить. Он упомянул просветительский эффект, оказываемый искусством на низшие сословия, которые после тяжелого труда могут отдохнуть, созерцая красоту и идеал. Однако, сурово предостерегал кайзер, «если искусство погружается в жизнь низов, как это зачастую происходит сегодня», и изображает бедствия нищеты даже в еще более непривлекательном виде, чем в реальности, тогда оно «совершает грех перед германской нацией». Как правителю страны, ему причиняет боль, когда мастера искусства «недостаточно энергично противостоят таким тенденциям».

Театр тоже, объяснял кайзер в 1898 году, должен вносить свой вклад в развитие духовной культуры, способствовать укреплению морали, «воспитывать уважение к великим традициям нашего германского отечества». Соответственно, королевский театр, который он называл не иначе как «моим театром», должен был исполнять эту функцию, и в этих целях он устроил показ серии исторических драм для рабочего класса по доступным ценам. Он дотошно требовал в деталях воспроизводить обстановку и костюмы, а для балета-пантомимы о Сарданапале приказал запросить информацию об ассирийских колесницах в ведущих музеях мира.