А потому он выжидал, сдерживал высших офицеров и командиров эскадрилий, ждал ответа Элетиомеля на посылаемые тому сигналы.

Двое других офицеров ничего не сказали. Он выключил свет в салоне, отодвинул шторки и принялся смотреть, как мимо проносится лес: черная масса под тяжелыми предрассветными небесами стального цвета.

Машина проезжала мимо плохо видных бункеров, темных траншей, неподвижных фигур, остановившихся грузовиков, замаскированных танков, заклеенных лентами окон, зачехленных пушек, поднятых шлагбаумов, серых полян, разрушенных зданий и прожекторов, светивших сквозь узкую щелку, – мимо всего, чем обычно изобилует местность вокруг главной квартиры. Он смотрел вокруг и хотел (по мере приближения к центру, к старому замку, который в последние два-три месяца фактически стал для него домом) мчаться мимо всего этого без остановки, ехать вечно через рассвет, день и ночь, по просеке между стоящих стеной деревьев в никуда, в ничто, к никому (пусть и в ледяной тишине), навсегда оставаться на вершине страданий, испытывая извращенную радость оттого, что теперь-то эти страдания уже не станут сильнее; безостановочно двигаться и двигаться, принимать безотлагательные решения, способные повлечь за собой ошибки, которые он никогда не забудет, которые ему никогда не простят…

Машина остановилась во дворе замка. Он вышел и, окруженный адъютантами, поспешил к величественному старому дому, где когда-то размещался штаб Элетиомеля.

На него вывалили кучу сведений – информацию о тыловом обеспечении, разведданные, сообщения о столкновениях, отвоеванных и утраченных позициях, просьбы штатских лиц и иностранных корреспондентов о встрече с ним. Он приказал разобраться во всем этом своим подчиненным. Шагая через две ступеньки, он вступил в свои апартаменты, снял мундир и фуражку, передал их адъютанту и заперся в своем темном кабинете, где закрыл глаза, упершись спиной в двойную дверь и вцепившись пальцами в медные ручки. Это тихое, темное помещение было для него как бальзам на душу.

– Ездил поглазеть на чудовище, да?

Он вздрогнул, но тут же узнал голос Ливуеты. Увидев у окна ее темную фигуру, он позволил себе расслабиться.

– Да, – сказал он. – Закрой шторы.

Он включил свет.

– Ну и что ты собираешься делать? – спросила Ливуета, подходя к нему: руки сложены на груди, темные волосы собраны в хвост, на лице – тревога.

– Не знаю. – Он подошел к столу, сел и потер лицо ладонями. – А чего ты хочешь?

– Поговори с ним, – сказала она, садясь на уголок стола и по-прежнему держа руки скрещенными на груди. На ней были длинная темная юбка и темный жакет. Теперь она все время одевалась в темное.

– Он не станет говорить со мной, – сказал он, откидываясь к спинке резного стула; младшие офицеры называли стул «троном», и он об этом знал. – От него не добиться ответа.

– Может быть, ты не так с ним разговариваешь?

– Получается, я не знаю, что ему сказать. – Он снова закрыл глаза. – Возьми и сама сочини следующее послание.

– Ты не позволишь мне написать то, что я хотела бы, а если и позволишь, то все равно поступишь по-своему.

– Мы не можем просто сложить оружие, Лив, а его вряд ли устроит что-либо иное. Никаких других предложений он не примет.

– Вы могли бы встретиться с глазу на глаз. Может быть, тогда удастся договориться.

– Лив, первый парламентер, которого мы к нему отправили, вернулся с СОДРАННОЙ КОЖЕЙ! – Под конец фразы он перешел на крик, внезапно теряя терпение и контроль над собой.

Ливуета вздрогнула, отошла от стола и села в широкое резное кресло. Ее длинные пальцы принялись теребить золотую нить, вплетенную в подлокотник.

– Извини, – сказал он тихим голосом. – Я сорвался.

– Это наша сестра, Чераденин. Мы наверняка можем сделать что-то еще.

Он оглядел комнату в поисках нового источника вдохновения.

– Лив, мы уже говорили об этом тысячу раз. Как ты… Как мне тебе объяснить? – Он хлопнул ладонями по столу. – Я делаю все, что могу. Я хочу освободить ее не меньше твоего, но пока она в его руках, я почти бессилен. Я могу только атаковать. Но тогда она, скорее всего, погибнет.

Сестра покачала головой.

– Что произошло между вами? – спросила она. – Почему вы не можете поговорить друг с другом? Как вы могли забыть все, что нас связывало с детства?

Он покачал головой, оторвался от стола и повернулся к уставленной книжными стеллажами стене, скользя взглядом по сотням корешков и не видя названий.

– Ах, Ливуета, – устало сказал он, – ничего я не забыл.

Страшная тоска охватила его, словно громадность их общей потери становилась для него очевидной лишь в присутствии кого-то другого.

– Ничего я не забыл, – повторил он.

– Должен же быть какой-то выход, – гнула свое сестра.

– Ливуета, поверь мне, его нет.

– Я верила тебе, когда ты говорил, что она цела и в безопасности, – сказала женщина, глядя на подлокотник кресла, выковыривая длинными ногтями драгоценную нить. Губы ее были плотно сжаты.

– Ты была больна, – вздохнул он.

– И что с того?

– Ты могла умереть! – Он подошел к шторам и начал расправлять их. – Ливуета, я не мог тебе сказать, что они схватили Дарк. Потрясение могло быть слишком…

– …велико для несчастной, слабой женщины, – закончила Ливуета, качая головой и продолжая выковыривать золотую нить из подлокотника. – Лучше бы ты избавил меня от этого оскорбительного вранья и сказал правду о моей сестре.

– Я пытался сделать как лучше, – сказал он, направляясь в ее сторону, но остановился на полпути и отошел к углу стола, на котором недавно сидела Ливуета.

– Ну конечно. Привычка брать на себя ответственность, видимо, приходит вместе с высоким положением. И разумеется, я должна быть тебе благодарна.

– Лив, пожалуйста… Неужели обязательно…

– Что – обязательно? – Она посмотрела на него горящими глазами. – Обязательно усложнять тебе жизнь? Так?

– Я только хочу, – медленно произнес он, стараясь сдерживаться, – чтобы ты попыталась понять… Мы должны стать одним целым и поддерживать друг друга.

– Ты хочешь сказать, что я должна поддерживать тебя, а сам меж тем не собираешься поддерживать Дарк.

– Черт побери, Лив! – закричал он. – Я делаю все, что в моих силах! И потом, речь не только о ней. Я должен думать и о других людях. Обо всех моих солдатах, о штатских внутри города, обо всей этой чертовой стране!

Он подошел к сестре, встал на колени перед большим креслом и положил руку на подлокотник, который теребила она.

– Ливуета, пожалуйста, – взмолился он. – Я делаю все, что могу. Помоги мне. Поддержи меня. Другие командиры хотят атаковать. Я – единственное, что стоит между Даркенс и…