Во рту у него пересохло, голос осип. Сма увидела официанта, толкавшего свою тележку в дальнем конце вагона, и купила пару бутылок лимонаду. Он с жадностью принялся пить, но мучительно закашлялся и после этого лишь пригубливал из стакана.

– И вот началась война, – сказал он, невидяще глядя на пролетающие мимо городские окраины; поезд снова принялся набирать ход, и заоконный пейзаж сделался сплошным зеленым ковром. – И два мальчика, тогда уже ставшие мужчинами… оказались в разных лагерях.

«Великолепно, – сказал „Ксенофоб“ Скаффен-Амтискаву. – Я, пожалуй, предприму наскоро кое-какие изыскания».

«Давно пора», – ответил автономник, не прекращая слушать человека.

И еще он рассказал о войне, об осаде, в которую попал и «Стаберинде», о прорыве осажденной армии… и о мужчине, о мальчике, который играл в саду, а потом, во мраке одной страшной ночи, сделал то, из-за чего получил прозвание Стульщик, и о том раннем утре, когда брат и сестра Даркенс узнали, что сделал Элетиомель, и о том, как брат в эгоистическом отчаянии пытался покончить с собой, забыв о своих генеральских звездах, о подчиненных ему армиях и о собственной сестре.

И еще он рассказал о Ливуете, которая никогда не простила и последовала за ним (он тогда не знал об этом) на другой холодный корабль, целое столетие двигавшийся через неумолимо-спокойный, бескрайний космос туда, где вокруг континентального полюса кружились айсберги, вечно раскалываясь, сталкиваясь, уменьшаясь в размерах… Но потом она потеряла след брата и осталась там. Она искала его долгие годы и не знала, что тот начал совсем другую жизнь, уведенный высокой женщиной, как ни в чем не бывало шагавшей сквозь метель, с маленьким космическим кораблем – преданным зверьком – за спиной.

И тогда Ливуета Закалве сдалась и предприняла еще одно долгое путешествие, чтобы избавиться от груза воспоминаний. Там, где она оказалась после своего странствия (корабль запросил у автономника координаты; Скаффен-Амтискав сообщил ему название планеты и системы, лежащей в нескольких десятилетиях пути), ее и обнаружили, после того как Чераденин Закалве выполнил их последнее задание.

Скаффен-Амтискав помнил это: седоволосая женщина на пороге старости, работающая в больнице в трущобах, жалкий городок, убогие лачуги, разбросанные по земле, словно кучки мусора по грязи, обсаженные деревьями склоны над тропическим городом у сверкающих лагун и золотых песчаных отмелей, за которыми простирался бескрайний океан. Тощая, с кругами у глаз, двое детей с раздутыми животами прижимаются к ней с обоих боков: такой они увидели ее в первый раз. Она стояла посреди заполненной людьми комнаты, дети с воплями дергали ее за подол юбки.

Автономник научился разбираться во всем мимическом диапазоне пангуманоидных видов. По выражению лица Ливуеты Закалве в тот миг, когда она увидела Закалве, Скаффен-Амтискав понял, что является свидетелем чего-то совершенно необычного. Вот это удивление. Вот это ненависть!

– Чераденин… – нежно сказала Сма, прикасаясь к его ладони. Другой рукой она дотронулась сзади до его шеи и погладила ее.

Голова его склонялась все ниже и ниже. Он повернулся к окну и посмотрел, как проносятся мимо прерии, похожие на золотое море. Он поднял руку, медленно провел ею по лбу и по выбритому черепу – так, словно поглаживал длинные волосы.

Куразу довелось побывать и льдом, и огнем, и сушей, и водой. Широкий перешеек некогда был покрыт ледником и усеян камнями, потом планета и континенты изменили свое местоположение, климат стал другим, здесь выросли леса. Потом здесь образовалась пустыня. Потом произошло нечто такое, на что планета не была рассчитана: в перешеек врезался астероид размером с гору, как пуля входит в тело.

Астероид дошел до гранитного сердца планеты, ударив в нее, как в колокол. Впервые встретились два океана, пыль от взрыва застила солнце, начался короткий ледниковый период, исчезли тысячи видов. Предки того вида, который со временем стал господствовать на планете, воспользовались этим катаклизмом к своей выгоде.

По прошествии нескольких тысячелетий кратер стал куполом, океаны снова разделились; это случилось, когда породы (даже казавшиеся неподвижными пласты смещались и вздымались на этих огромных временных и пространственных дистанциях) вернулись на прежнее место, словно с опозданием – спустя века – на коже мира наконец затянулся шрам.

Сма обнаружила в кармане сиденья справочную брошюру и стала ее изучать, но оторвалась от книжки на мгновение, чтобы бросить взгляд на сидящего рядом. Он уснул. Лицо его было изможденным, серым и постаревшим. Никогда он не выглядел таким старым и больным. Черт побери, он выглядел лучше даже с отрубленной головой.

– Ах, Закалве, – прошептала она, покачивая головой. – Что с тобой такое?

– Желание умереть, – тихо пробормотал автономник. – С экстравертными осложнениями.

Сма покачала головой и вернулась к своей брошюре. За человеком, погруженным в беспокойный сон, наблюдал автономник.

Читая про Кураз, Сма вдруг вспомнила громадную крепость, из которой ее забирал модуль «Ксенофоба». Этот солнечный день казался теперь таким же далеким во времени, каким он был в пространстве. Вздохнув, она оторвала взгляд от фотографии перешейка, снятой из космоса, вернулась мыслями к электростанции под дамбой, и тоска по дому обуяла ее.

…Кураз был укрепленным поселком, потом тюрьмой, крепостью, городом, целью. И теперь (может быть, весьма кстати, подумала Сма, глядя на искалеченного, вздрагивающего человека рядом с собой) на огромном каменном куполе разместился городок, бóльшую часть которого занимала крупнейшая в мире больница.

Поезд загрохотал внутри туннеля, пробитого в скалах.

Они вышли на станцию, добрались на лифте до одного из приемных покоев и сели на диван, вокруг которого стояли растения в горшках. В помещении звучала тихая музыка. Автономник, стоя на полу у их ног, тем временем потрошил содержимое ближайшего компьютера в поисках сведений.

– Я нашел ее, – тихо сообщил он. – Подойдите к регистратору и сообщите ваше имя. Я заказал для вас пропуск. Никаких подтверждений не требуется.

– Идем, Закалве. – Сма поднялась, получила пропуск и помогла ему встать на ноги. Он споткнулся. – Послушай, Чераденин, позволь мне хотя бы…

– Проводи меня к ней.

– Давай я поговорю с ней, а потом уже ты.

– Нет. Проводи меня к ней. Сейчас.

Нужное им отделение располагалось еще несколькими уровнями выше и было залито солнечным светом, проникавшим сквозь чистые высокие окна. По небу стремительно бежали белые облачка, а вдалеке, за пестрыми полями и лесом, виднелся океан – линия голубой дымки под небом.

В большом отделении, полном перегородок, тихо лежали старики. Сма помогла ему пройти в дальний конец, где, по словам автономника, находилась Ливуета. Они вышли в короткий широкий коридор. Из боковой комнаты появилась Ливуета и остановилась, увидев их.

Ливуета Закалве постарела: перед ними стояла седоволосая женщина с морщинистым лицом. Глаза ее не потухли. Она слегка распрямила плечи. В руках у нее был глубокий поднос со множеством коробочек и пузырьков.