Фалакс несколько секунд молчала в изумлении, потом, впервые за все время пребывания на стене, открыла рот и довольно приятным голосом осведомилась у храмовника, правильно ли она поняла, что ее следует отдать инквизиции за то, что она отрубает курам головы и отдает тушки тиморским стражникам?

– Да, да! – закричал храмовник.

А правильно ли она поняла, продолжала Фалакс, кивая собиравшимся вокруг нее и храмовника зевакам, что ардуусская инквизиция, которая всячески мучает людей, в том числе сжигая их живьем, гораздо добродетельнее, чем убийца домашних кур?

– Да! – возмущенно заорал храмовник, постепенно переходя на возмущенное, но беззвучное открывание рта.

А правильно ли она поняла, наконец завершила свою безмерно долгую речь Фалакс, что Энки, о котором никто не знал до того момента, как он обхватил собственные плечи руками и занялся пламенем, успел в этот короткий, но яркий и где-то даже согревающий момент своей жизни надиктовать для всяческих храмовников толстые свитки установлений и правил на все случаи жизни?

– Он водил рукой храмовых писцов уже после вознесения! – почти уже визжал храмовник.

– Тогда скажи мне, достойный человек, – униженно попросила Фалакс у храмовника, – почему ты уверен, что моей рукой не водит Энки? Да и почему ты решил, что я колдую? Где заклинания? Где особые знаки? Я всего лишь раскрашиваю камень. Посмотри, какой он серый. Видишь, под моей кистью он становится бурым. Ордынцы доберутся до стены, посмотрят, подумают, что тиморская цитадель сложена из обычного кирпича. И конечно, тут же сломают все свои тараны и даже зубы, если вздумают ее грызть.

Тут уже храмовник окончательно потерял голос, а Фалакс поклонилась ему, посетовала, что он мешает ее работе, взяла бедолагу за шиворот и аккуратно опустила на копну сена, что служила для ночлега караульных ярусом ниже.

Тогда Адамас, который стоял на ближнем бастионе, посмеялся вместе со всеми. Затем обернулся, увидел на бастионах замка мелькающие детские рожицы и подумал, что самое дальнее и самое надежное место для сохранения молодого поколения королевских домов Анкиды вдруг оказалось едва ли не самым опасным. И Никс Праина – магистр ордена Воды, так и не появилась. Видимо, и на самом деле Светлая Пустошь стала непроходимой.

Через два дня после того, как несметная орда подошла к Аббуту, Очилу надоела возня на противоположном берегу Азу. В тот же час через реку переправились несколько тысяч воинов с обитыми медью таранами, и к следующему утру задуманный Адамасом и выпестованный герцогом Тутусом замок был стерт с высокого берега вместе с бастионами, стенами и оставленной в нем небольшой дружиной. И тогда орда пошла к Тимору. Без ухищрений и выдумок.

…Она шла, преисполненная собственной силы. Ордынская конница закручивалась вдоль тиморской пропасти лавиной и осыпала стрелами тиморских лучников, которые должны были помешать степнякам наводить мосты. Вдобавок не прекращалось гудение шаманских бубнов, и после того, как пара десятков тиморцев вдруг сами, по своей воле направили лошадей в пропасть, лучники решили отойти. Последнее, что они увидели, уходя к крепости, были огромные бревна, принесенные ордынцами из нахоритских чащ. Судя по их количеству, воинство Очила не собиралось вливаться в пределы тиморского королевства тонкой струйкой.

В тот же день Адамас собрал последний совет, который закончился за час. В этот раз на совете присутствовало чуть больше народу, чем обычно. Адамас осмотрел пришедших и проговорил:

– Сотрите с лиц печать скорби. Скорбеть мы будем тогда, когда уничтожим этого врага и найдем время, чтобы оплакать наших близких, или наши близкие найдут время, чтобы оплакать нас. Каждый из нас знает, что он должен делать. И каждый будет делать это до тех пор, пока степняки не сотрутся о наши стены, как стирается подкова из плохого железа на каменистой дороге. Если вы захотите что-то сказать перед тем, как мы начнем эту нелегкую, но выполнимую работу, скажите, но я хочу, чтобы вы забыли о погани, захватившей Ардуус, о нечисти, клубящейся в середине Светлой Пустоши, и о воинстве, идущем через преграды Бэдгалдингира. Каждой беде свой час, и порой следующая беда рассеивается, не дождавшись своей очереди. Главное, чтобы нашим детям не было стыдно за нас. Но если даже им будет чуть-чуть досадно, что не все из нас пережили это испытание, я буду счастлив. Значит, наши дети спасены.

Первым поднялся Соллерс Кертус, воевода Тимора. Он окинул взглядом собравшихся и показал листок пергамента.

– Степняков чуть больше пятисот тысяч. Нас сто тридцать пять тысяч. Я тут посчитал. На каждого приходится меньше четырех человек. А мы уже сражались под этими стенами, и нас было гораздо меньше. К тому же разве кто-то из вас не дрался после хмельного застолья в хорошем трактире? Разве никому не приходилось раскидывать пяток-другой здоровенных лбов? А теперь представьте, вы выходите из трактира, но оказываетесь не на пороге, а на бастионе Тимора? И чего тут бояться?

Смешок прокатился над столом, лица разгладились.

– Думаю, что четырех человек тебе не достанется, – прогудел этлу Магна. – Нам-то по четыре степняка на одного маловато выходит.

– Чего уж тогда говорить нам? – подал голос рефаим Дорсум. – Будем давить их, как цыплят.

– У них большие обозы, – подал голос король Обстинара Аэс. – А вот скота маловато. Лазутчики говорят, что отряды по две-три сотни степняков уже расползаются по нашим землям. Отправляются в Обстинар, в Валлу, на северо-запад. Мои братья – Тенакс и Нитенс – не дадут им ни одного спокойного перехода. Не позволят привести в орду ни одной отары овец. Ни одной коровы.

– А я представляю, какие богатые урожаи будут на этой земле, густо политой кровью степняков, – сказал младший брат короля Адамаса – Валпес.

– И как будет спокойно во всей Анкиде, от Аштарака до моря Хал, если эти степняки найдут здесь свою могилу, – добавил его брат-близнец Лупус.

– А я все сделаю, чтобы магия ордынских шаманов не лишила мужества тиморских воинов, – прошептала Лацерта.

– Мне нечего сказать, – развел руками длинноволосый вент Ирам. – Наши семьи готовы принять нас домой мертвыми, ранеными, слепыми, глухими, разными. Но не готовы принять вымазанными в позоре.

– И во всем остальном, что дурно пахнет, – усмехнулась антка Натанта.

– Мы будем сражаться, – скупо обронил свей Долор.

– Что? – оживилась Фалакс. – Я тоже должна что-то сказать?

– Ну, – хмыкнул Соллерс, – после того как бастионы Тимора пропахли птицей, что-то сказать было бы неплохо.

– Я буду просить степняков уходить обратно, – после паузы проговорила Фалакс. – Не всех, но настоятельно и убедительно. И прошу прощения у тех, кому моя магия покажется ужасной. Она и в самом деле почерпнута не в самых лучших местах Анкиды, но к чему морщиться, если кому-то приходится отбиваться от мерзости, выползшей из выгребной ямы? Что есть в руках, тем и отбиваемся.

– Что есть в руках, тем и отбиваемся, – повторил Адамас. – Тогда начинаем. Орда будет у Тимора уже завтра с утра.