Это был механизм усмирения, с помощью которого комплексные энергии будут передаваться по цепи с «Гранд-Оста» на огромную узду и на то, что в ней находится в нескольких милях под поверхностью. Стрекало. Удила и кнут.

Море было прозрачным. Ныряльщики толпились на огромной подводной строительной площадке. Компоненты спускались на кранах с кораблей-фабрик. Массивная узда обретала свои формы на конце гигантской цепи, по-прежнему закрепленной в нескольких футах под поверхностью; размеры ее вызывали опасливую тревогу, формы были экзотичными и необъяснимыми. Вокруг нее вились красочные морские рыбы, подлодки, мастера креи, рабочие соответствующих профессий и Флорин Сак — все они двигались неторопливо и размеренно, как истинные подводные обитатели.

Иногда по воде проходила вибрация. Опоры платформы «Сорго» исчезали в цилиндрических железных поплавках, которые поддерживали ее под поверхностью, как погружённые корабли. Буровая колонна уходила вниз, теряясь в тоннах и тоннах воды, исчезая там, где она, словно комар, прокалывала морское дно и кормилась.

Сайлас пришел к Беллис три дня спустя после ее возвращения.

Она ждала его прихода, вечерами то и дело посматривая на дверь, но все же Сайласу удалось удивить ее.

Беллис ужинала с Каррианной. Она питала искреннюю приязнь к своей бывшей коллеге, находя ее умной и не лишенной чувства юмора. Но в то же время, улыбаясь через силу, Беллис понимала, что ее одиночество никуда не делось. «Разве это удивительно? — безжалостно обращалась она к самой себе. — Ты его выхаживаешь, ты его выкармливаешь, ты его творишь».

Она вспомнила, как обстояли дела в Нью-Кробюзоне, и вынуждена была признаться себе, что ничуть не лучше. Но здесь, по крайней мере, для одиночества имелись основания — оно было топливом для ее жизнедеятельности.

Каррианна хотела в подробностях узнать об острове анофелесов, о погоде, о поведении людей-комаров. В ее интересе слышалась какая-то печаль — хотя Каррианна смирилась с жизнью на Армаде, она уже много лет не ступала на твердую землю, и рассказы Беллис вызывали у нее ностальгию.

Беллис вдруг обнаружила, что ей трудно говорить о недавнем путешествии. Она вспоминала о нем как о чем-то далеком, как об однообразной череде дней, в которых скука и страх порой перемежались яркими эмоциями. О некоторых вещах она, конечно же, вообще не могла говорить. Ее рассказы об анофелесах, о самхерийских пиратах и более всего — о Круахе Ауме были преднамеренно уклончивыми.

Став свидетельницей стычки между Бруколаком и Утером Доулом, Беллис прониклась интересом к правителю Сухой осени. Каррианна ответила на ее вопросы о политической структуре этого квартала, об отряде подручных Бруколака, о кровеналоге.

— Вот тогда-то ты обычно и встречаешься с ним, — сказала Каррианна. Она пыталась говорить обыденным тоном, но Беллис услышала дрожь в ее голосе. — Не всегда. Часто это делают его подручные, но время от времени. Они делают тебе надрезы здесь, или здесь, или здесь. — Она показала себе на бедро, грудь и запястье. — Они смазывают это место антикоагулянтами и перекачивают кровь в колбу.

— И сколько они берут? — в ужасе спросила Беллис.

— Две пинты. Один только Бруколак пьет чистую кровь, остальные должны разбавлять. Говорят, чем больше они пьют, тем сильнее становятся. И хотя Бруколак тщательно отбирает своих подручных, кто-нибудь из них может возжелать власти… Если они пьют обычным способом — прямо из вены, то могут потерять контроль над собой, а убивать они не хотят. И потом, есть опасность заражения через слюну. Так что любой оставшийся в живых, из кого они пили напрямую, может превратиться в их конкурента.

Беллис простилась с Каррианной на границе Сухой осени («Только здесь я и чувствую себя в полной безопасности», — с улыбкой сказала Каррианна) и отправилась домой.

Она могла сесть в такси — ветер был слабый и аэронавты сверху предлагали свои услуги. Два дня назад, когда ее дневная смена с Аумом закончилась, ей без слов вручили пакет флагов и флеронов — гораздо больше, чем ее недельное жалованье в библиотеке.

«Ну вот, начала работать на Саргановы воды и получила прибавку», — с горечью подумала она.

Сознание ее тайной главенствующей роли во всех этих событиях, понимание того, что без нее Армада не была бы там, где она есть, не делала бы того, что делает, угнетало Беллис, хотя на каждом этапе она руководствовалась ясными и чистыми соображениями.

Беллис пошла домой пешком не ради экономии, а чтобы еще раз почувствовать Армаду. Проведя целый день в помещении среди разговоров, которых она не понимала, она чувствовала, что теряет связь с окружающим ее городом. «А хоть какой-то город лучше, чем никакой», — сказала она себе.

Она прошла по прохладным тихим улицам Шаддлера, попала в Саргановы воды через «Толпанди». На крышах, стройках, в заброшенных домиках и на мачтах мирно поругивались обезьяны; городские коты плотоядно поглядывали на нее, изредка она видела собак; постоянно мелькали крысы, встречались любители ночных прогулок; Беллис шла мимо курятников, спасательных лодок, проржавевших паровых катеров, переделанных в цветочные клумбы, домов, врезанных в орудийные палубы, голубей, воркующих в стволе двенадцатидюймовой пушки, под деревянными лачугами, встроенными в фор-марсы; она шла в свете газовых фонарей, флогистонных элементов и масляных ламп, сквозь темноту, окрашенную в различные цвета, протискивалась по узким коридорам влажного кирпича, покрывавшего суда Армады, как налет плесени. Наконец она вернулась в свои комнаты в трубах «Хромолита», где, дожидаясь ее, сидел Сайлас.

Увидев нечеткие очертания фигуры, сидящей в темноте, Беллис испугалась. Она шикнула на него и отвернулась, чтобы дать успокоиться сердцу.

Он разглядывал ее. Глаза у него были большие и спокойные.

— Как ты сюда попал? — спросила она.

Сайлас отмахнулся от этого вопроса, как от насекомого:

— Ты же знаешь, за твоим жильем все еще ведется наблюдение. Я не могу просто прийти и постучать тебе в дверь.

Беллис подошла к нему. Он оставался неподвижен, если не считать лица и глаз, следивших за ее приближением. Она подошла вплотную — вторглась в его пространство — и медленно нагнулась к нему, изучая его, словно некий редкий образец, представляющий интерес для науки. Она делала это нарочито — разглядывала его внимательно и навязчиво. Так смотрят, когда хотят напугать, сбить с толку.

Когда она наклонилась над Сайласом, словно ведя учет всех его черт, он встретился с ней взглядом и впервые за несколько недель улыбнулся ей — взволнованно и открыто. Она вспомнила, отчего она целовалась с ним, трахалась. Не только от одиночества или тоски, хотя прежде всего из-за них. Были и другие причины, теснее связанные с Сайласом. И хотя он теперь находился рядом, Беллис не испытывала ни малейшего желания прикоснуться к нему. Но даже если о чувстве, когда-то бросившем Беллис в его объятия, осталось лишь воспоминание, она не жалела о том, что случилось.