руки палача, который, несомненно, вас не пощадит, синьор ди Сант-Эльмо. И что будет тогда с моим соперником?

Барон вздрогнул и побледнел:

— Вы и на это способны?

— И еще на многое другое, — ответил Зулейк, и в голосе его прозвучала жестокость. — Когда появляется препятствие, которое не позволяет достичь счастья, предела мечтаний долгих лет, Бен-Абад обычно сметает его со своего пути.

— Что вы хотите сделать со мной, ведь я как раз и представляю собой такое препятствие?

— От вас зависит, спасете вы свою жизнь или погибнете.

— Я не понимаю вас, — сказал барон, стирая холодный пот со лба.

— В вашей стране есть другие девушки, у себя дома вы богаты и могущественны, вы молоды и отважны. У вас большое будущее. Зачем вам умирать, когда жизнь может еще улыбнуться вам? Если хотите, сегодня же ночью фелука увезет вас далеко от этих берегов, доставит вас в Италию или на Мальту. Люди на фелуке будут головой отвечать за вашу жизнь.

— Уехать! — воскликнул барон. — Отказаться от Иды!

— Вы предпочитаете умереть? Мне достаточно сказать одно слово Кулькелуби, и завтра ваше тело повиснет на крюке или вы будете корчиться на железном колу. Выбирайте, синьор ди Сант-Эльмо.

Пока мавр произносил эти слова, лицо его, которое еще недавно, когда он говорил о своей страсти, было взволнованным, резко изменилось.

В глазах его горел мрачный огонь, черты лица заострились, он стал похож на тигра, который подстерегает добычу.

В зале на несколько мгновений воцарилась тишина, прерываемая только мягким шорохом воды, плескавшейся в алебастровой чаше.

Барон смотрел на Зулейка, глаза его расширились, он едва дышал.

— Уехать! — повторил он. — Уехать без нее! Нет, Зулейк, и не надейтесь! Я предпочитаю умереть.

Мавр не ответил, однако постепенно свет в его глазах стал угасать, дикое и жестокое выражение лица смягчилось.

— Вы не хотите уезжать? — спросил он наконец, но в голосе его больше не было угрозы. — А ведь я дарую вам жизнь.

— А зачем мне жизнь без женщины, которую я люблю? Пламя, которое горит в вашем сердце, сжигает и мое, и, возможно, с неменьшей силой. — (Зулейк отрицательно покачал головой.) — Чтобы спасти ее из рабства, я без колебаний оставил мою галеру и моих людей, которых столько раз вел к победе. Я приехал сюда, в самое сердце врага, готовый бросить вызов смерти, подвергнуться самым страшным пыткам, отдать мою юность на растерзание кровавым гиенам Алжира. Я уже пожертвовал своей жизнью. Вы хотите получить ее? Ладно, возьмите ее, но уехать без Иды я не могу. Когда она узнает, что вы меня погубили, она возненавидит вас, Зулейк Бен-Абад. И тогда я буду отомщен.

— Так вы предпочитаете смерть?

— Убейте меня, если вам угодно, — сказал барон презрительно. — Сант-Эльмо смотрит в глаза смерти, не бледнея.

— Я даю вам три дня на размышление. Подумайте, вспомните, что здесь христиане погибают в страшных мучениях. Вы знаете тому много примеров: ваши фрегатары, захваченные у нас, нашли страшную смерть. Я хотел спасти вас, хотя, будучи мусульманином, я должен был бы сразу выдать вас. Но вы не хотите спасения. Так пусть свершится то, что вам суждено.

— Жизнь такой ценой была бы для меня невыносимой. Я отказываюсь от нее, — ответил барон.

Зулейк открыл дверь и трижды ударил по металлической пластине. Появились два человека, весьма свирепого вида, вооруженные саблями и пистолетами.

— Отведите этого человека в зал с голубым фонтаном, — сказал он им, указывая на барона. — Через три дня мы увидимся, синьор ди Сант-Эльмо. Ночь — хороший советчик, а у вас их будет целых три. Все это время моя фелука будет готова в любой момент доставить вас в Италию. И поверьте, барон, я был бы очень рад сохранить жизнь такому доблестному человеку, как вы.

— Спасибо, — ответил дворянин, — но я считаю, что жизнь моя закончилась. Другие отомстят за меня и спасут от вас графиню ди Сантафьора.

Зулейк попытался опять выведать что-нибудь.

— На кого вы надеетесь? — спросил он, дав знак своим людям.

— На преданных друзей, которые сделают все, чтобы вырвать графиню из рабства. Если умру я, они продолжат мое дело, это замечательные воины, Зулейк Бен-Абад, они ни в чем не уступают мне.

— Это ренегаты и фрегатары?

— Вы узнаете это, когда встретитесь с ними лицом к лицу, — ответил барон.

Лицо мавра выражало крайнее беспокойство.

— Может быть, вы рассчитываете на человека, который был с вами. Так его, наверное, догнали и убили кабилы.

— И на многих других, гораздо более влиятельных, — ответил барон.

— Я узнаю имена ваших сообщников.

— Каким образом?

— Я вырву их из вас, — сказал Зулейк свирепо.

— Посмотрим.

— Через три дня.

— Да, смерть и пытки, — сказал барон. — Вот как действуют гиены Алжира.

Два надсмотрщика снова вошли. Они схватили молодого храбреца за руки и потащили его под своды, провели через двор.

Барон не оказывал никакого сопротивления. Он осмотрелся и воспрянул духом.

У фонтана он заметил двух негров, облокотившихся на балюстраду. Они переговаривались вполголоса.

Сначала он подумал, что обманулся, но, присмотревшись, убедился, что это те же самые негры, которые так упорно его преследовали после встречи с таинственной дамой.

Как они оказались во дворе дворца? Это было так странно, что барон снова засомневался, но вынужден был оставить сомнения перед лицом очевидных фактов. На них были те же роскошные одеяния, те же красные бархатные, расшитые золотом пояса. Когда он проходил мимо, они улыбнулись.

Стражники повели его вверх по винтовой мраморной лестнице, которая шла на верхние этажи, потом его провели по коридорам, освещенным маленькими мавританскими окнами, и наконец ввели в большой зал. Свет проникал туда через отверстие в потолке, поэтому нельзя было воспользоваться окнами для побега.

И в этом зале на стенах висели ковры, ковры лежали и на полу, и на диванах, на которых были разбросаны шелковые вышитые подушки. В центре зала взлетала струя маленького фонтана и падала, разбиваясь о голубую фарфоровую чашу.

Стражники, как только привели его, сразу же ушли, оставив его одного. Барон упал на диван, обхватив голову руками.

Казалось, что теперь, когда он не видел Зулейка, его внезапно оставили все силы.

Он долго лежал неподвижно, предаваясь печальным мыслям, время от времени поднимая руку, как будто хотел отогнать от себя ужасное видение смерти, которая представлялась ему неизбежной.

Спустилась ночь. И вдруг нежный голос, почти неслышный, прозвучал в зале и резко вырвал его из печальных размышлений:

— Бедный юноша!

Эти слова, сказанные по-итальянски, казалось, исходили из уст женщины. Он явственно различил их в тишине зала.

Он поднялся, огляделся кругом, удивленный и потрясенный.