– Люблю тебя кормить. Пойду помою руки. А ты закажи пиццу.

– И два пустых стакана?

– Смышлёная.

– Хорошо, – расстались мы ненадолго.

Скоро я нашёл её среди множества столов, по тем же оранжевым пятнам. Обе руки её, которыми она держала нож и вилку, были привязаны за шарики, она уже разделывала пиццу.

– Как еда? – достал я из рюкзака бутылку воды.

– Отлично. Одна с грибами, другая с томатами.

Я разлил из бутылки по стаканам.

– Здоровское изобретение, – сделала она глоток.

– Всё гениальное просто. – Я тоже глотнул. – Ну, а как же быть людям, когда хочется праздника? Здесь даже пива, по-моему, не продают.

– Здесь слишком много детей.

– В детстве этому и учат.

– Может, тебе здесь провести мастер-класс. А теперь, дети, я научу вас пить в общественных местах. Берёте пустую пластиковую бутылку из-под воды, идёте в туалет и наливаете там в неё белое сухое вино. В бутылку из-под колы можно налить коньяк или виски.

– Это для старшеклассников. А вот фанатам футбольным придётся сложнее. Здесь вам пригодится резиновое изделие номер один, наливаете в него пол-литра алкоголя и подвязываете на шею. Обычно охранники на шее не щупают.

– Эволюция налицо.

– На шее.

– На шею лучше меня.

– А ты не эволюция?

– Я революция. Всё, я больше не хочу… пока, – простилась она с тарелкой и двинула её в мою пользу. За ней стакан. Я подлил ей и себе вина. Достал фисташки, которые мы купили только что в супермаркете.

– Как ты думаешь, они сами так растрескиваются, или им кто-то помогает?

– Да, сидит какой-нибудь туземец и растрескивает орешки своими белыми как жемчуг зубами.

– Фу, ты серьёзно?

– Нет, не белыми, конечно, я думаю, что зубы у него уже ни к чёрту.

– Я-то думаю, отчего они такие вкусные? Зло, а вкусное.

– В них много витаминов.

– Только давай без разговоров о здоровой пище. Мамы и бабушки хватает.

* * *

На сколько поставить будильник? – стоял я голый перед постелью, в которой уже лежала Алиса.

– Абеструс.

– Что?

– Ты любишь абеструсов?

– Это что ещё такое? Похоже на фамилию?

– Абеструс – это страус по-испански.

– Хорошо, сейчас надену.

– Не, сначала поставь будильник. Ой, как спать хочется. Знал бы ты как усталость навалилась на меня всем телом, будто хотела изнасиловать, но мне удалось уговорить её сначала отпустить меня в душ. После которого я обрела силы, чтобы скинуть её с плеч, с кожи. Не кожа, а кожзам, дай мне, пожалуйста, крем.

Я лёг на постель и любовался, как она разводила на ногах невидимую краску крема, своими длинными пальцами мягко-мягко. Она не стеснялась своей наготы, скорее даже гордилась. Закончив с ногами, Алиса посмотрела на меня. Я пародировал её киску, высовывая язык и жмурясь от удовольствия, как это делают дети, после того как насолят кому-то, находясь вне зоны досягаемости.

– Да хватит тебе уже, – пыталась она стереть с моего довольного лица тряпкой ладони копию её прелестей. – Лучше скажи мне, как из такой крошки, – в ответ на мою пародию скорчила она свою, изобразив сморщенный конец, кислым лицом и собранными в узелок губами, – как из такого сморчка вырастает такая громадина?

– При помощи секстанта.

– Это компас?

– Ну почти, прибор космической навигации. Чем ближе я к тебе, тем сильнее он реагирует.

– Эрогирует, – засмеялась Алиса. – Думаю, без сектантов здесь не обошлось.

– Ну, конечно, влюблённые – это и есть секта, только маленькая. А секстант только помогает найти своего человека.

– Ты уже искал своего человека, а он ещё даже не родился. Представляешь? – вдруг подумала Алиса, скольких уже нашёл до неё Максим, но тут же шмыгнула носом, чтобы не дать этой мысли паразитировать в мозгу. Где-то она читала, что таким образом можно было уйти от тяжёлых дум, так как между кислородом позитива и углеродом негатива, голова выбирает первое.

– Парадоксы.

– Парапланы.

– Парашюты.

– Паровозы.

– Параллелепипед.

– Мне кажется, я встретила своего человека, – посмотрела она нарочито внимательно на Макса. Тот давно уже наблюдал за ней, он вёл, касаясь только подушечками пальцев, по её коже свою игру.

– Да? Чем же я тебе угодил?

«Виниловые диски, – подумал он про отпечатки пальцев. – Десять дисков играют одновременно, на её коже. Он чувствовал, как затвердел. – Вот их уже целая футбольная команда».

– Ты неадекватный. – Алиса тоже это почувствовала. Игроки бегали по кожаному полю, по её бархатному покрытию. Не атаковали и не защищались, красивая игра в пас.

– Трудно быть адекватным в три часа ночи, потому что ты образуешь перпендикуляр с теми, кто уже в горизонтальном положении. Они не понимают, что ты, как всякий безобидный перпендикуляр, ищешь свой тёплый угол.

– Мой тёплый угол?

– Твой горячий угол.

– Скажи ещё красный уголок или Бермудский треугольник, – перевернулась она и легла на живот.

– Ты, как всегда, преувеличиваешь. – Я продолжил второй тайм на её груди.

– Женщинам свойственно экзахерировать.

– Хватит выражаться. У нас же могут быть дети.

– Само собой. Это по-испански, преувеличивать.

– А теперь уже эротично. Чувствую себя на стадионе, – посмотрел я на настенные часы, где в потёмках бродили стрелки.

– В смысле?

– По второму кругу возвращаемся к секстанту, – потянулся я телефону, который лежал на комоде. – Тебе на сколько поставить будильник?

– Поставь на завтра или нет, давай сразу на лето.

– Я тоже так думаю. Чего тянуть. Экзахерацию в жизнь.

* * *

Пластинка чесала виниловую спину, и та очень быстро достигла эрогенных зон, он был продолжительным проникновенным, заразным, пела не кто-нибудь, а сама Элла Фицджеральд. Тут же на течь этого чудного тембра прилетел Армстронг. Их голоса разбрызгивались по комнате одной арией из оперы «Порги и Бесс».

Она сидела в кресле, подогнув под себя колени, как на жёрдочке, то и дело исполняя обороты вокруг своей оси, цепляясь после очередного витка за стол и погружаясь ненадолго в экран. Алиса выбирала фильм на ночь:

– Кого ты хочешь посмотреть?

– А что там есть? – лежал я в кровати, наблюдая за её фуэте, вокруг своей оси. Я как художник рисовал Алису, очерчивая контуры её тела карандашом своего простого взгляда. В этих этюдах не хватало озвучки. Мне всё время хотелось добавить туда ещё её пылкие речи.