– Куда? Может, я поищу? Я как раз на цокольном, – пытался всеми силами я поднять её настроение.

– Поищи. Вся надежда на твою находчивость.

– Тяжёлое, чёрт возьми. А чем тебе не угодил Володя? Пришёл с цветами, весёлый, неглупый. У него излом такой интересный, от лба до носа. Линия ума.

– Умные мужчины приходят с цветами.

– Да? – озадачился я.

– И вообще, он мне не нравится.

– Почему?

– Почему он говорит о своей подруге, которая была якобы моделью, о твоей бывшей жене, какая она стильная, о своей красивой сестре, о ком угодно, почему он ничего не говорит про меня? Это так противно – слушать про других женщин. Будто я чучело в этой комнате, – рассуждала Алиса. – И какая большая удача, что ты наконец-то взял меня в жены.

– Перестань, я всё время говорю, что это мне повезло.

– Не он один так считает.

– Все люди сволочи, когда мы ими недовольны. Ты о Володе?

– Да, о ком ещё.

– Он глубоко женатый человек.

– В смысле?

– Развёлся и хочет жениться снова.

– Ты неизлечимый циник.

– Цинизм – это форма борьбы с доброжелателями, – показалось мне, что удалось приподнять ей настроение.

– Какого чёрта он приходит к нам в дом и несёт всякую чушь?

– Он тебя провоцирует, а ты ведёшься, – ошибся я, продолжая сидеть на полу. С этого уровня мне легче было вести спор. Иногда было просто необходимо посмотреть на ситуацию снизу, чтобы лучше её понять.

– Кто ему дал право меня провоцировать, это позволено только тебе и то только, когда я голая, в постели рядом с тобой.

– Женщина провоцирует, мужчина ведётся. Если не ведётся, ищите другой рабочий материал.

– Я так и подумала, что завидует.

– И вообще он ни черта не видит. У него зрение минус шесть, – пододвинулся я к ногам Алисы и гладильной доски.

– Хорошо ему, он может летом ездить без кондиционера, – не знала Алиса, отчего она так взъелась на бедного Володю, может быть, просто имя напомнило ей физрука из универа.

Я рассмеялся, представив Володю у которого в салоне всегда минус шесть от зависти. – Тебе не кажется иногда, что мир наш окружён Володями? Куда ни ткни, кругом он.

– Это такой дизайн.

– Мне не нравится такой дизайн, – гладил я ногу Алисы, она взяла для этого другую рубашку.

– Меньше надо смотреть телевизор. Оттуда пытаются навязать нам свой дизайн, свой дизайн нашему внутреннему интерьеру, – показала она мне утюг, намекая на то, как горячи её прикосновения. – Что-то я проголодалась, – намекнула она мне на примирение.

– Ты про кухню или про спальню?

– Я про холодильник.

– Знаешь, что мне ещё не нравится? – говорила она уже на кухне, на которой тепло пахло солянкой, которую Алиса только что разогрела. – Мне надоели эти вечные разговоры о здоровом образе жизни, о здоровом питании, я не хочу думать об этом сейчас, что есть, с кем, когда и для чего это полезно. Ещё меня бесят твои состарившиеся друзья, вроде этого твоего Володи: «С кем я встречу старость?» Будто им по сто, а ума так и не прибавилось.

– Ты похожа на дикарку, – оставил я её выпад без внимания.

Мои слова не оторвали Алису от куска мяса с косточкой, которую она сочно обгладывала.

– Ещё бы, две недели без мяса. Я-то раньше думала, почему папа так любит обсасывать косточки? – принялась она добывать из неё костный мозг. Наконец Алисе это удалось, и она с довольным видом бросила косточку в тарелку. Потом обмыла победу глотком белого вина.

– В следующий раз вместо конфет ты покупай мне лучше сахарную кость.

– Хорошо, но ты не боишься?

– Чего?

– Что закостенеет душа, и ты превратишься в собаку.

– Тебе же лучше, буду служить верой и правдой. Ты только выгуливай меня вечерами, скоро мне станет скучно проводить их все дома. Нет ничего страшнее скучающей женщины.

* * *

– Какая глубокая мысль. Ты мне открываешь глаза на прекрасное. Что бы я делал без тебя, – затянулся и воткнул сигарету меж пальцев своей ноги, закинул одну ногу на другую и стал любоваться, как дым отрывается от жала окурка. Я подумал про себя: «Мне тоже хотелось бы мыслить так же рационально, глядя на всё как на карту мира, понимать сразу, где Гольфстрим, а где Бермудский треугольник». – Мне можно уже командовать своей собакой?

– Р-р-р-р-рискни, – зарычала Алиса.

– Что, я похож на самоубийцу? – попытался я подтянуть ногу к лицу, чтобы затянуться, но растяжки не хватило. – Давай я мысленно отдам тебе приказ, а ты, как умная собака, должна догадаться.

Алиса подползла на четвереньках к ноге и затянулась сигаретой, затем вернулась к моему лицу и выдохнула в поцелуе порцию дыма.

– Умная собака, – выпустил я из губ дым и погладил её по голове. – Чёрт, у тебя глаза позеленели.

– Да. Зелёные линзы. Как тебе?

– Необычайно.

– Чем больше учусь, тем отчётливее понимаю, что делать глупости ничуть не легче, чем говорить умные вещи. Ты помнишь, какого цвета у меня глаза?

– Ну? С этим проблема. Только одни глаза я запомнил на всю жизнь.

– Чьи? – успела насупиться Алиса.

– Её звали Анна-Мария. Препод по литературе. Мы прозвали её Марианской впадиной. Не, ты не то подумала, за глаза. Они шизовые, будто один голубой – принадлежит Анне, а другой, зеленоватый – Марии.

– Никогда не смотри филологу в глаза, утонешь, – закрыла мои глаза ладонью Алиса, положив свою голову на мою грудь точно так же, как это было в нашу первую ночь.

Она услышала, как бьётся его любовь в груди. «Мужчина – это, конечно, приятнее подушки, что-то тёплое, доброе, твёрдое».

* * *

Алиса: Я хочу детей.

Максим: Ты в моей подкорке, я это чувствую, особенно когда ты корябаешь меня своими истериками.

Алиса: Мне от одной мысли – страшно!

Максим: Когда тебе трудно, замкнись и будь самодостаточной. Я скоро буду.

Алиса: Тебе хорошо заниматься софистикой, когда твоя девушка просто-напросто хочет детей.

Максим: Давай разведём.

Алиса: Я же говорю, что страшно.

Максим: Развивай мозги, и страх отступит.

Алиса: Лениво.

Максим: Знания передаются воздушно-капельным путём.

Алиса: Почти, как и дети. А куда мне столько знаний?

Максим: Для того чтобы их передавать. Голова – это коробка передач.