беззаботно, потому что кого стесняться-то, френдов у Ани почти нет, как и записей, а каменты она обычно подтирает – просто в этот раз спохватится не сразу, а после того, как каждый, кто подписан или просто следит, наверняка всё увидит и примет в работу.

В общем, участие Паши было логичным, оправданным и необходимым. Только он кашлял почти не переставая, а температура держалась в районе тридцати девяти, падая от звериных порций нурофена всего на час-полтора.

– Ну сдохнешь ты, и кому легче? – поинтересовался Тобольков.

Паша принялся спорить, но сразу раскашлялся минуты на три, так что на него просто посмотрели с двух сторон, он оскорбленно махнул рукой и сел в угол дуться.

Андрей рассуждал вслух, кто из ментов или смежных служб издали может сойти за Пашу, когда Аня вдруг вспомнила Клима – и предложила.

И Тобольков неожиданно согласился. Не сразу, конечно. Сперва-то его от упоминания Клима просто перекосило так, что пришлось челюстью специально подвигать, чтобы сказать «Нет». Но Тобольков так и не сказал «Нет», а подзавис со зверовато выставленной челюстью, будто размышлял. И Аня быстро накидала разных аргументов, к которым даже Паша издали прислушивался, постепенно соглашаясь. Ключевым оказался последний: «Змей себя ведь за Клима не зря выдавал, значит, считал, что я его запомнила и интересуюсь, и сам рассматривал как конкурента за место в журнале. Значит, от нашей переписки дополнительно взревнует. Или что там у него вместо человеческих чувств».

Аня сама вызвалась поговорить с Климом, и он как раз согласился почти мгновенно, едва понял, о чем речь и что от него требуется. А когда Тобольков, попросив включить громкую связь, принялся предупреждать, что дело непростое, что это собственный выбор Клима и что правоохранительные органы будут рядом, но существенный элемент риска всё равно присутствует, потому что мы можем не успеть, Клим хохотнул и сказал: «Да когда вы за настоящими преступниками успевали-то, это ж не митинг винтить и не детишек за репосты сажать».

Лицо Тоболькова пошло желваками и складками, но Аня быстренько толкнула беседу в конструктивное русло, так что обошлось почти без напрасных потерь времени.

Тобольков согласовал место. Они с Аней съездили его осмотреть и познакомиться с группами прикрытия и захвата.

Аня между делом написала черновик беседы, утвердила у Тоболькова, бросила Климу – и они распасовали ее быстро и ловко, как школьную пьесу в сыгранном театральном кружке. Клим некоторые фразы переделал под себя и оказался очень убедителен. И совсем, к счастью, не похож на версию, за которую себя выдавал Змей.

Ночевала Аня в служебной квартире, которую, судя по виду и запаху, использовали не столько для конспиративных встреч или половых забав, сколько для заселения командированных ментов. Утром ее покормили пиццей, днем – другой пиццей, а ближе к вечеру отвезли на автовокзал, чтобы Аня смешалась с пассажирами автобуса, прибывшего из Зотова, и сунула в карман трекер, накануне извлеченный зотовским ментом из-под сиденья маршрутки и прибывший в Сарасовск тем же автобусом.

Теперь Аня сидела за столом, старательно разглядывая гроздь винограда, и неловко думала о том, что внешне-то на Змея Клим не походит тем более, и что такого красивого мужчину она вживую, кажется, не видела.

Ну и не увидишь, оборвала она глупые мысли. Вот кончится это всё – и он вернется к своим длинноногим грудастым обожательницам, которых, поди, два вагона, а я продолжу бегать бессмысленной серой мышкой. Аня сердито потянулась за виноградом и свалила на пол упаковку пластиковых вилок.

Клим, опередив ее, поднял упаковку, не успевшую, к счастью, рассыпаться по полу, наверняка не мывшемуся десятилетия и истоптанному множеством натуральных мышек, положил ее обратно, а высунувшую зубчики вилку отнес к чайнику и обдал кипятком.

– У стола лекпом хлопочет, инструменты протирая, – пробормотал он, усаживаясь обратно.

Аня, распахнув глаза, продекламировала:

– И тогда к нему толпою вивисекторы спешат. Только не спешат что-то.

Клим распахнул глаза схожим манером и заулыбался. Аня обрадованно спросила:

– Ты тоже Олейникова любишь?

– Да кто ж его не любит, – сказал Клим. – Правда, я по Введенскому больше. «На краснеющем диване, где темнеет глаз кружок…»

– Дальше не надо, – строго предупредила Аня.

Но Клим всё равно продолжил, медленно и хрипловатым басом:

– К ней, танцующей в тумане, он придет – ревнивый Джо.

Аня захохотала, и дальше они декламировали уже хором и с опереточными жестами:

– Он пронзит ее кинжалом, платье тонкое распорет, на лице своем усталом…

– Веселье в разгаре! – воскликнул, заглядывая в дверь, рослый лысый мужик, которого вчера не было. – Можно к вам присоединиться, молодые люди?

Аня и Клим, пытаясь сдержать смех, закивали, и лысый ввел в кабинет нескольких старательно улыбающихся дядек и тетек.

Они сделали всё, чтобы Аня чувствовала себя защищенной: весь вечер мужики толклись рядом, шутя и подбадривая, а тетки подсовывали закуску, пытались вовлечь в танец и как бы между прочим провожали в туалет, который находился в противоположном конце коридора и, конечно, не был приведен в порядок совершенно.

Они сделали всё, чтобы выглядеть безобидно и заманчиво: обнимались, то и дело поднимали тосты, подпевали «Аббе», Земфире, Сердючке и «Дискотеке Аварии», бродили по кабинетам, причудливо перемешивая составы, выходили покурить то на дальнюю площадку, то на улицу, где громко знакомились, давая понять, что все тут посторонние, левые и незваные.

Они сделали всё, чтобы подманить Змея: мало-помалу сокращали яркость, громкость и видимое присутствие, поочередно выключили музыку, а ближе к девяти шумно разошлись и разъехались, не оставив во дворе ни единой машины, а в коридоре, страшновато мигающем гирляндами, ни единого постороннего звука. Во всяком случае, Аня, как ни вслушивалась, не могла уловить ничего, кроме просыпавшегося иногда далекого переливчатого звона, переходящего в визг – наверное, от трамвайного депо, – да время от времени начинали канонаду особо нетерпеливые любители фейерверка.

Впрочем, это было не слишком важно. То, что было важно, было перед нею – через столик. И оказалось очень досадно, почти больно отрываться от этого важного, от разговоров и просто взглядов ради ерунды, участницей которой Аню угораздило стать.

Наверное, нехорошо так думать.

Она посмотрела на Клима, сидевшего напротив, и смущенно улыбнулась. Он улыбнулся в ответ – коротко, но так, будто обнял через разоренный столик.

Аня сказала:

– Я тебя совсем по-другому представляла.

– С чего бы ты меня представляла? – удивился Клим. – С той дебильной встречи запомнила, что ли?

– Со мной же этот гад от твоего имени общался, – призналась Аня.

– Ох-х, – сказал Клим, вытащил телефон и, покосившись на приоткрытую дверь, в которую устало помигивала далекая гирлянда, показал экран Ане.

Там было сообщение от Тоболькова: «Уходи, с