Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Угу, самая настоящая, — пробормотал мужчина и уже засыпая, добавил: — Да не переживай ты так, отвезу я тебя домой… только утром. Лады?
Будто у неё есть выход.
Не смотря на телесную усталость, долго не могла уснуть. Всё всматривалась в спящего Егора и не могла понять, что это недавно было. В чем причина столь ненасытного желания, балансирующего между грубостью и нежностью? Сейчас его лицо выглядело расслабленным, лишенным привычной надменности. Даже упрямые губы и поросший легкой щетиной подбородок не портили общего восприятия. И то, что он во второй раз не позволил ей уйти – выбивало почву, вносило разногласия в итак искаженное восприятие всей ситуации.
Хотела прикоснуться к нему, да так и не решилась. Занесенная рука несколько секунд повисела в воздухе, а потом опустилась на живот, который показался невероятно твердым.
Когда стало жарко от соприкосновения их тел, Егор поменял положение, перекатившись на живот, но руки с её талии так и не убрал. Лида лежала на левом боку, положив под щеку ладонь и поджав ноги. Тянущая боль так и не ушла. Ощущение такое, что вот-вот, и начнутся месячные. Нехорошо это. Так не должно быть.
* * *
Когда Егор открыл глаза, за окном только начало светать. Лиды рядом не было, однако постельное белье хранило не только её запах, но и тепло.
Перед глазами пронеслись события вчерашней ночи.
Думал, освободится, избавится от проклятого наваждения, получит моральное удовольствие, и нихрена не вышло. Да, удовольствие было, только совсем иного рода. Физическое. Не моральное. И в итоге всего – дерьмовое состояние, приправленное воспоминаниями о Тарановском.
Думал, вы*б*т по полной и на том всё. Ага. Так и вышло. Идти в противовес собственным мыслям начал с того момента, как сменил грубость на ласку и уснул, прижав трепещущее тело к груди.
Не смотря на боль в висках, легко вскочил с постели и направился на поиски Матвеевой. Сказал ведь, что отвезет домой. Куда она в такую рань намылилась?
Буквально слетев с лестницы, неожиданно застыл посреди гостиной, заметив девушку на диване. Она скрутилась калачиком, поджав под себя ноги, и смотрела в окно, никак не отреагировав на его появление.
Насторожил её уставший вид, словно и не спала, бледное лицо и задумчивый взгляд. Когда диван прогнулся под весом его тела, она даже не пошевелилась, не посмотрела на него.
— Ты почему не спишь? — положил руку на плечо и тут же отдернул, встретившись с потухшим взглядом. Невольно вспомнил о вчерашней жалобе. — До сих пор болит?
Повернув к нему голову, Лида удивленно вскинула брови.
— Надо же, ты проявляешь поразительные способности с утра. Сколько внимания и заботы. — Не хотела язвить, сочиться ядом, но ничего не могла с собой поделать. Устала от этой неопределенности, скачков настроения, каждодневного существованиях в двух измерениях. Хотелось стать цельной.
— Я по-нормальному спросил, — огрызнулся Студинский, в который раз проклиная себя за поспешную отходчивость.
— Да? И ждешь вразумительного ответа? — Лида вскочила с дивана, накинув на плечи плед. — Я тоже вчера кое-что спросила, ты не ответил. Потом, как ни в чем не бывало, призвал к себе. Заставил ждать. Егор, я – живой человек. Я не могу подстраиваться под твое настроение, всевозможные бредни, которыми тебя снабжает Вероника и все, кому не лень и ждать, когда ты надумаешь отыграться.
Егор поразился такой изворотливости.
— Хочешь сказать, что после темы с Удовиченко ты ни разу не лгала мне?
Лида вздрогнула. Внутри неприятно засосало. Что он имеет в виду? Ненадолго повисла тишина. Ей стоило обдумать ответ. О ребёнке он не знал. Это стопроцентно. Вряд ли бы тогда он был так спокоен.
Чем больше она тянула с ответом, тем плотоядней становилась улыбка на лице Егора. Ей и отвечать не нужно. Бегающий взгляд и сцепленные пальцы говорили сами за себя.
С чувством превосходства он поднялся с дивана, возвышаясь над застывшим телом.
— Знаешь, почему я тогда позволил Тарановскому ударить меня? Никогда не задумывалась?
Лида гневно сверкнула глазами, задрав подбородок. Сейчас её волновало совсем другое.
— Не знаю. И знать не хочу.
— А я скажу, — наклонился к ней, заставляя поплотнее закутаться в плед. — Чтобы напомнил мне, идиоту, что дважды в одну речку не войдешь.
И пока она смотрела на него во все глаза, довольно улыбнулся.
— Давай, собирайся, так уж и быть, отвезу тебя домой.
Девушка встрепенулась. Ей позарез нужно попасть к Кузьменко на прием. Зря она ввязалась в этот спор, настроив его против себя.
— Егор, — бросила в удаляющуюся спину, — мне нужно в больницу. У меня реально болит живот.
— Хорошо, поедем вместе. Друг нашей семьи – отличный гастроэнтеролог. Хочешь, я сейчас позвоню ему и договорюсь. Он примет тебя вне очереди
Матвеева вновь побледнела.
— Я сама разберусь. У меня… тоже… есть к кому обратиться.
Егор упивался растерянностью Лиды. Не смотря на разлившуюся во рту горечь кайфовал. Так он и поверил. Есть у неё к кому обратиться. Ну-ну. Он с удовольствием посмотрит на этого специалиста, только вряд ли он ей сможет помочь.
— Тебе виднее. Можешь даже взять отгул. Я разрешаю.
— Ты серьёзно? — никак не могла поверить в подобную покладистость. Это же Студинский. А где привычный стеб? Неверие?
— Угу. Завтра придешь. Я всё равно сегодня буду на карьере. Выздоравливай, так сказать, а то что-то на тебе лица нет.
Целое утро Егор ждал звонка от Андриянова. Чем дольше его не было, тем сильнее он сжимал кулаки, пытаясь вернуть прежнюю невозмутимость.
Ника недовольно дула губы, обижаясь, что он бросил её вчера. Хотя с этим утверждением Егор мог бы и поспорить. Михеева нигде не пропадет. Тем более с ней остался Дударев.
Степанов распинался о возникших проблемах дробильно-перерабатывающего цеха. Требовал от вступившего в обязанности главного экономиста Ермакова повышения зарплаты. Тот только разводил руками и пытливо заглядывал на ушедшего в себя Студинского.
— Егор, — позвал Николай друга, — я пересмотрел затраты и проверил начисления в прошлом месяце, и с уверенностью могу сказать, что… — Студинский так и продолжал смотреть в запыленное окно, закрывшись в своем внутреннем мире. — кхм… мы можем поднять в этом месяце зарплату всем рабочим, плюс выдать премии на день города.
— Валяй,