— Когда должно быть принято решение?

— Так или иначе, но ко времени твоего возвращения из Америки мы должны определиться.

— А какие перспективы у твоего художественного салона?

— Думаю, что у него есть будущее. У меня подходящий штат сотрудников и достаточно контрактов, так что, если нам дадут разрешение на проектирование в том объеме, на который мы рассчитываем, я полагаю, мы в свое время сможем составить неплохую конкуренцию Сотби и Кристи.

— Если отец не будет продолжать воровать у вас лучшие картины.

— Это верно, — улыбнулась Бекки. — Но, если он будет продолжать в том же духе, наша частная коллекция скоро даст денег больше, чем вся компания, что наглядно продемонстрировала продажа моего Ван Гога его прежнему владельцу — галерее Лефевра. У него самый острый глаз, какой только приходилось встречать у дилетантов, но, смотри, никогда не говори ему об этом.

Бекки начала присматриваться к указателям, чтобы подъехать к нужному причалу, и наконец остановила машину возле лайнера, но не так близко, как это когда-то удалось Дафни.

Когда в тот же вечер Дэниел отплывал из Саутгемптона на «Королеве Марии», мать махала ему рукой с причала.

На борту огромного лайнера он написал длинное письмо своим родителям, которое отправил через пять дней с Пятой авеню. Купив затем билет в пульман компании «Твентис сенчури» до Чикаго, он провел шесть часов в Манхэттене, так как поезд отправлялся только в восемь часов вечера. Единственной его покупкой за это время стал путеводитель по Америке.

В Чикаго его пульмановский вагон был подцеплен к поезду компании «Супер чиф», который доставил его прямо в Сан-Франциско.

Во время своего четырехдневного путешествия по Америке он стал жалеть, что отправляется в Австралию. Позади оставались города Канзас, Ньютон, Ла-Джанта, Альбукерке, Барстоу, и каждый следующий город был интереснее предыдущего. Когда поезд прибывал на новую станцию, Дэниел выпрыгивал, покупал красочную открытку, как доказательство того, что он здесь был, и, пока поезд шел до следующей станции, вписывал в нее сведения, почерпнутые из путеводителя. На следующей остановке он опускал ее в почтовый ящик и повторял все сначала. Ко времени, когда экспресс прибыл на Окландский вокзал Сан-Франциско, к родителям на Малый Болтона ушло двадцать семь различных почтовых карточек.

Добравшись автобусом до площади Святого Фрэнсиса, Дэниел снял номер в небольшом отеле рядом с портом, убедившись прежде в том, что тариф был ему по карману. До отплытия «Аоранджи» в Австралию оставалось еще тридцать шесть часов, и он отправился в Беркли, где провел весь второй день с профессором Стинстедом. Его так увлекли исследования Стинстеда в области третичного исчисления, что он опять стал жалеть о кратковременности своего пребывания в Америке, чувствуя, что в Беркли он узнал бы гораздо больше нового, чем в Австралии.

Вечером накануне отплытия Дэниел купил еще двадцать почтовых открыток и просидел до часа ночи, заполняя их. К двадцатой его воображение отказывалось служить ему. Следующим утром, расплатившись по счету, он попросил старшего привратника отправлять по одной открытке каждые три дня до тех пор, пока он не вернется. Вручив привратнику десять долларов, он пообещал дать еще десять по возвращении в Сан-Франциско, но только при наличии соответствующего остатка открыток, так как точная дата его возвращения оставалась неизвестной.

Старший привратник удивился такому поручению, но деньги охотно взял, бросив в сторону своих коллег за стойкой, что ему приходилось делать и не такое, причем за меньшие деньги.

К тому времени, когда Дэниел оказался на борту «Аоранджи», борода его перестала напоминать давно небритую щетину, а план действий был разработан настолько подробно, насколько это было можно сделать, находясь на другом конце земного шара. Во время путешествия на пароходе Дэниел оказался за одним столом с австралийским семейством, которое возвращалось домой после отпуска в Штатах. За три недели плавания оно значительно пополнило его запас знаний, не замечая, что он впитывал каждое их слово с необычным интересом.

В Сидней Дэниел прибыл в первый понедельник августа 1947 года. Он стоял на палубе и смотрел, как в лучах заходящего солнца катер с лоцманом медленно заводил их лайнер в гавань. Неожиданно он почувствовал щемящую тоску по дому и не в первый раз пожалел о предпринятом путешествии. Через час он уже был на берегу, где снял комнату в гостевом доме, рекомендованном ему попутчиками.

Необъятных размеров хозяйка с такой же улыбкой и громогласным смехом, представившаяся как миссис Снелл, поместила его в номер, который описала как «люкс». Дэниелу пришлось успокаивать себя тем, что он не попал в обычный номер, если даже в «люксе» кровать провисала под ним до самого пола, а пружины, каждый раз когда он переворачивался, норовили впиться ему в бок. Из обоих кранов над раковиной текла холодная вода, отличаясь лишь разными оттенками коричневого цвета. Читать в комнате можно было только встав на стул прямо под лампочкой, одиноко висевшей под потолком без какого-либо абажура, но вся беда заключалась в том, что в комнате не было стула.

Когда на следующее утро, после завтрака из яиц, бекона, картофеля и поджаренного хлеба, Дэниела спросили, будет ли он питаться в гостинице или за ее пределами, он не раздумывая ответил: «За пределами», заметно разочаровав тем самым хозяйку.

Первый — и решающий — визит необходимо было нанести в иммиграционную службу. Если им нечего будет сказать, то ему можно в тот же вечер садиться на «Аоранджи» и отправляться назад. Дэниел почувствовал, что, если подобное случится, он окажется в тупике.

Большое серое здание на Маркет-стрит, содержавшее сведения о каждом, кто приезжал в колонию, начиная с 1823 года, открывалось в десять часов. Несмотря на то что он прибыл за полчаса до этого времени, Дэниелу пришлось встать в одну из восьми очередей из тех, кто пытался получить те или иные сведения о зарегистрированных иммигрантах, и провести в ожидании не меньше сорока минут.

Когда наконец подошла его очередь, он оказался перед краснолицым субъектом в рубашке нараспашку, сгорбившимся за стойкой.

— Я пытаюсь найти след англичанина, который приезжал в Австралию где-то в период с 1922 по 1925 год.

— Нельзя ли поточней, приятель?

— Боюсь, что нет, — сказал Дэниел.

— Значит, вы не знаете, — произнес служащий. — А фамилия вам известна?

— О да, — ответил Дэниел. — Гай Трентам.

— Трентам. Как она пишется?

Дэниел медленно произнес фамилию по буквам.

— Хорошо, приятель. Это будет стоить два фунта.

Дэниел вынул из внутреннего кармана своего спортивного пиджака бумажник и вручил ему деньги.

— Распишитесь здесь, — служащий подал ему бланк и ткнул пальцем в последнюю строчку. — И приходите в четверг.

— В четверг. Но это же целых три дня.

— Очень рад, что в Англии все еще учат считать, — заверил служащий. — Следующий.