В прошлом месяце у нее так звенело в ушах, что она почти ничего не слышала. Она чопорно присела и сказала:

— Да, супруг мой.

— Вот хорошая девочка.

Он грубо притянул жену к себе и с силой запечатлел на ее лбу поцелуй. Бедная женщина напряглась, но сопротивления не оказала.

«Когда-нибудь, — думала она, оставив его возиться со своими рулонами, — Господь накажет тебя за твой злой нрав».

* * *

Как обычно, старейшины Эйама собрались в таверне в центре деревни, напротив церкви. Перед каждым стояла бутыль с элем — неотъемлемый атрибут обсуждения деревенских дел, что всегда сопровождалось большими возлияниями. Это делало их тяжкий труд более приятным, а результаты обсуждений несравненно более здравыми, по крайней мере, в глазах самих участников. Старейшин было семеро, и все они воспринимали свой долг заботы об Эйаме гораздо серьезнее, чем можно было ожидать, учитывая их методы управления. Именно за этим круглым столом, где они сидели и сейчас, была придумана хитрость с черным флагом, чтобы никакие торговцы не могли занести сюда чуму.

«Лекарь, которого прислали в Виндзор, — рассказывал им человек, когда-то служивший там стражником, — не позволял никому ни входить, ни выходить, не продержав сначала в карантине. И все мы пережили ту зиму, никто не умер, кроме одного глупца, рискнувшего выйти наружу».

Старейшины уже по третьему разу наполняли кружки, когда в таверну ворвалась миссис Ковингтон с выражением ужаса на лице.

Томас Блэкуэлл приканчивал свою пинту эля, вслушиваясь в то, о чем говорят старейшины, когда в зал вбежала жена портного.

— Господи милосердный, — прошептал он себе под нос, выслушав ее рассказ о внезапной болезни мужа.

Блэкуэлл заказал еще одну пинту и залпом осушил ее.

Один из старейшин вышел вместе с женщиной. Когда несколько минут спустя он вернулся, его лицо было смертельно бледным от ужаса.

— Ему привезли рулоны ткани из Лондона.

Старейшины вскочили, некоторые из них бросились к двери. Блэкуэлл даже представить себе не мог, куда они побежали. Он знал одно: нужно вернуться домой и увезти жену и детей хоть на край земли, лишь бы их не коснулась чума.

* * *

Алехандро и Кэт сидели за длинным столом в жилом доме, сортируя собранные травы. Часть их они намеревались оставить хозяйке, а остальное взять с собой. Отбыть они рассчитывали завтра с первым светом. Когда появился Блэкуэлл, весь в пене после своего забега по деревне, Алехандро слегка привстал, ожидая, что его ждет продолжение трудного разговора.

Как оказалось, ничего подобного. Вместо этого Блэкуэлл выпалил:

— Портной Ковингтон… заболел. Старейшины говорят, это чума.

Алехандро поднялся в полный рост и спросил:

— Где он живет?

— Позади церкви, в проулке… он протащил сюда шерстяную ткань, которую ему привезли из Лондона! Его жена рассказала старейшинам, что это уже третий раз за последний месяц, и все тайком. Будь проклят этот человек! — Блэкуэлл тяжело рухнул на скамью, спрятал лицо в ладонях и испустил долгий, тяжкий вздох. — Возможно, он принес нам смерть.

Алехандро вспомнил кривоногого человека, торопливо шагавшего по проулку, согнувшись под тяжестью своей ноши и яростно скребя спину. Можно себе представить, что сейчас творится в душе Блэкуэлла. Алехандро положил руку ему на плечо.

— Пожалуйста, отведите меня туда.

В сопровождении Алехандро Блэкуэлл вернулся в таверну. Все семеро старейшин сидели за столом, сблизив головы и горячо обсуждая что-то. Блэкуэлл снял шляпу и откашлялся, чтобы привлечь их внимание. Старейшины разом повернули к нему головы.

Один из них, весьма преклонных лет, с седой бородой и такими же волосами, сказал:

— Не сейчас, Томас, у нас тут серьезный…

— Я знаю, что вы обсуждаете, дядя. Я был здесь, когда пришла миссис Ковингтон.

— Тогда тебе ясно, что у нас нет времени для мелких проблем.

— Я пришел к вам не с мелкой проблемой. — Блэкуэлл кивнул через плечо. — Это мой постоялец, на случай, если вы не заметили.

Его седоволосый дядя оглядел Алехандро сверху донизу.

— Заметили, не сомневайся. И не одобряем таких вещей. От этого может случиться беда.

— Мой дом на окраине, — заявил Блэкуэлл, как будто это оправдывало его неповиновение. — И мой постоялец может быть нам полезен.

Все взгляды обратились к Алехандро. Тот вышел вперед.

— Я лекарь.

Выражение на лицах старейшин мгновенно изменилось. Они раздвинулись, освобождая ему место за столом.

— Ну, тогда другое дело. Присядьте, сэр, — сказал дядя Блэкуэлла.

Алехандро сел, сам Блэкуэлл остался стоять.

— Мы не знаем точно, чума ли у Ковингтона.

— Я должен осмотреть этого человека, чтобы вынести свое суждение.

Они посовещались между собой, и старейшина спросил:

— А вам не страшно?

— Я, как и всякий другой, боюсь чумы, но приму все возможные меры предосторожности.

Никого, похоже, не заинтересовало, о каких «мерах предосторожности» идет речь.

Дядя Блэкуэлла поднял взгляд на племянника.

— Отведешь его?

— Если пожелаете.

— Ты славный малый. — Старейшина посмотрел на Алехандро. — Расскажете нам, что увидите?

— Немедленно.

Блэкуэлл — заметно расстроенный — надел шляпу и направился к двери, Алехандро за ним. Вскоре они добрались до той самой улочки, где несколько часов назад он встретил Ковингтона. Блэкуэлл остановился в самом начале ее.

— Вон та дверь, — указал он.

Алехандро понимал, что Блэкуэлл не хочет идти дальше.

— Вы мне там не потребуетесь, подождите здесь.

Подойдя к двери Ковингтона, он постучал и услышал внутри приглушенные голоса. Дверь открыла испуганная женщина; позади, цепляясь за ее юбки, стояла девочка. У обеих на лицах застыло выражение тупого отчаяния.

— Уходите, незнакомец, — сказала женщина. — У нас тут больной.

— Я лекарь, посланный старейшинами. — Алехандро кивнул на своего провожатого.

Женщина выглянула из двери и увидела Томаса Блэкуэлла.

— Ох, Матерь Божья! — воскликнула она и широко распахнула дверь.

Алехандро вошел. На расстеленном у камина одеяле лежал портной Ковингтон.

Остановившись над ним, Алехандро сразу же увидел то, что искал, но не стал ничего говорить жене.

— Он чешется и чешется, будто у него чесотка, — заговорила женщина. — Его как-то укусил паук, и тогда тоже все вот так раздулось. Но на этот раз гораздо хуже. Я гоняю пауков, видит бог, но ведь и других дел полно…