Император Павел, присоединяясь ко Второй коалиции, был крайне возбужден против французской революции и полон решимости восстановить государей, потерявших свои троны. Неудачи, выпавшие на долю его войск в 1799 году, и особенно бедствия Суворова, в которых он не без основания винил Австрию, глубоко его огорчили. Неприятно также ему было убедиться в том, что его союзники воодушевлены не столько стремлением помочь несчастным князьям, сколько желанием ослабить Францию, системе которой они приписывали бедствия Европы. Разочарование сменилось вскоре в его неуравновешенном уме охлаждением, которое затем быстро перешло и во враждебное отношение. Этой смене настроений способствовало еще возникновение старого спора между Великобританией и прибалтийскими державами о правах нейтральных сторон, который послужил также предлогом и для разрыва с «владычицей морей». Дания приняла в 1799 году систему конвоирования своих коммерческих судов военными и настаивала на том, что заявления начальника конвоя относительно того, что судовые грузы не содержат ничего запрещенного международными постановлениями, должно быть достаточным, чтобы освободить караван от применения к нему права воюющих производить осмотры. Английские же государственные деятели не допускали, чтобы какое-либо правило, принятое нейтральной стороной, могло обратить в ничто признанное право воюющих. К этому они побуждались еще и коренным различием в определениях военной контрабанды, принятых датчанами и англичанами. Так как датские морские офицеры получили инструкции противиться осмотру их караванов, то произошло два вооруженных столкновения: одно в декабре 1799 года и другое в июле 1800 года. В последнем из них обе стороны потеряли по несколько человек убитыми и один датский фрегат был захвачен англичанами и отведен в Дауне. Ввиду угрожающего положения дел британское министерство немедленно же приняло меры для улаживания вопроса. В Копенгаген был отправлен посол, и для поддержки его требований было назначено девять линейных кораблей и несколько бомбардирских судов в качестве сопровождения. 29 августа, спустя месяц спустя после, схватки, было подписано соглашение, которым обсуждение общего вопроса об осмотре конвоируемых судов откладывалось до будущего времени, а Дания впредь до заключения особого на этот предмет договора отказывалась от назначения конвоев. Что касается захваченного датского фрегата, то он немедленно был освобожден.

Следует заметить, что это столкновение произошло в самый разгар переговоров между Австрией и Францией, право участия в которых требовала себе и Великобритания. Весь щекотливый вопрос о правах нейтральных и воюющих сторон был таким образом поднят в момент, наиболее неудобный для союзников и наиболее благоприятный для Бонапарта. Увенчанный победой на материке, Первый консул видел, что каждая из нейтральных коммерческих стран готова содействовать ему в борьбе с положениями, признаваемыми Англией существенно важными для ее безопасности. Ему предстояло поддержать это настроение и соединить разрозненные силы в одно мощное целое, перед которым «владычица морей» должна была бы поневоле отступить и смириться. Здесь как бы сам собою представлялся случай осуществить то, что впоследствии сделалось главной мечтой его жизни, а в конце концов повело и к его гибели – поднять весь материк против Британских островов, или, как он выражался, «покорить море сушей». Внешние условия, отчасти возникшие еще до появления его у власти и отчасти созданные его мудрой политикой в течение нескольких предшествовавших месяцев, особенно благоприятствовали в этот момент образованию подобной лиги: дело о датском конвое давало, хороший повод, а обессиление союзника Великобритании – Австрии – удобный случай. Бонапарт не придавал должного значения жизнеспособности и крепости государства, составлявшего средоточие обширной коммерческой системы, и при оценке морской силы он упускал из виду, что простая масса судов не имеет еще того значения, которое он умел сообщать массам людей. Он никогда не понимал вполне тех морских задач, с которыми время от времени ему приходилось иметь дело, но в этот критический период он выказал необычайное искусство, организовав против своего главного врага оппозицию, для которой «тело» доставила Пруссия, а «живую душу» вдохнул своей пылкостью император Павел.

Начиная с 1795 года Пруссия оградила себя тем же строгим нейтралитетом, который соблюдали и другие северогерманские государства. При этой системе все время, пока велась на море война, торговля большей части материка направлялась через эти государства – по большим германским рекам, Эмсу, Везеру и Эльбе и через города Гамбург и Бремен. Общая вместимость судов, приходивших в порты Северной Германии из одной лишь Великобритании, поднялась с 120 000 тонн, какою она была в 1792 году, до 389000 тонн в 1800 году, и львиная часть этого движения приходилась на долю Пруссии. Эти выгоды нейтральной территории желательно было еще дополнить полной свободой судоходства под нейтральным флагом. Хотя Великобритания и сильно стесняла его, но доля оборотов, совершавшихся через ее посредство, была настолько велика и море в такой полной мере находилось во власти ее флота, что благоразумие подсказывало соглашаться с ее притязаниями даже и в том случае, когда нельзя было признать их основательность. Так было особенно в то время, когда Россия при Екатерине II и в начале царствования ее сына скрыто или явно поддерживала Великобританию и когда Австрия, хотя и серьезно побитая в поле, все еще сохраняла всю свою силу. Более слабые морские страны, Швеция, Дания и Северо-Американские Соединенные Штаты, руководились подобными же мотивами. Хотя они и стонали от британских требований, но расширение их торговли перевешивало их потери, и покорность приносила меньше вреда, чем принесло бы вооруженное сопротивление. Сама Россия, хотя она и не была морской страной в строгом смысле слова, в крупных размерах производила предметы, транспортировавшиеся главным образом на английских судах и имевшие главный сбыт в Англию же. Таким образом материальные интересы России, и особенно ее влиятельного дворянства, требовали сохранения мира с Великобританией, но самодержавный монарх мог, по крайней мере временно, не считаться с этим фактом. При своем страстном, порывистом характере император Павел вполне мог в увлечении пренебречь всеми благоразумными соображениями и употребить колоссальную силу своей империи на поддержку других государств, которые он был в состоянии заставить действовать заодно с собой.

Таковы были те разнородные элементы, которые Бонапарту предстояло слить в одно мощное целое. С одной стороны, тут были сильные, хотя и не отличавшиеся дальновидностью, торговые интересы, представители которых для сохранения крупных выгод в настоящем были более склонны покориться требованиям Великобритании, чем оказать им отпор. Интересы эти представлялись развившимся в нейтральных прибалтийских государствах транспортным делом, расширившими свои обороты торговлей Пруссией и Северной Германии, которые в силу своей нейтральности в морской войне сделались главным путем для сообщения материка с внешним миром, и производством России, доставлявшим доход ее крупным землевладельцам и пользовавшимся для доставки своих продуктов на рынок исключительно морем. Взаимно связанные тесными отношениями, порождаемыми между государствами торговлей, и своею зависимостью от капитала и коммерческой системы Великобритании, эти интересы обеспечивали народное благосостояние и не могли быть легкомысленно упускаемы из виду никаким правителем. С другой стороны стояло достоинство нейтральных флагов и их непреходящие интересы – неизменно противные интересам воюющих – амбиции Пруссии и ее ревность по отношению к Австрии, и наконец рыцарственный, наполовину ненормальный Павел, со всей горечью задетого личного чувства желавший теперь выместить обиды на своих недавних союзниках.