Запустив в действие эту машину, Сулла уехал на свою виллу в Мизене с женой, дочерью, близнецами, внуками, падчерицей и Мамерком. Далматика избегала его с тех пор, как он расторг брак Эмилии Скавры с Глабрионом. Когда супруга проходила мимо диктатора, он замечал, что она выглядит больной. Отдых у моря явно был ей необходим. В окружение Суллы входили также консул Декула, который готовил все законы, и вездесущий Хрисогон.

Прошло несколько дней после того, как они переселились на побережье, прежде чем Сулла выкроил свободное время, чтобы побыть немного с женой, все еще избегавшей его.

— Бесполезно злиться на меня из-за Эмилии, — заговорил он вполне любезным, но не извиняющимся тоном. — Я всегда буду делать то, что должен. Тебе уже давно пора знать это, Далматика.

Они сидели в уединенном углу лоджии с видом на море. Дул прохладный легкий ветер, красиво расположенный ряд кипарисов отбрасывал приятную тень. В мягком свете было заметно, что несколько дней пребывания на свежем воздухе не слишком помогли недомоганию Далматики. Она выглядела осунувшейся и серой, гораздо старше своих тридцати семи лет.

— Я знаю, — сказала она в ответ на предложение примирения со стороны мужа. — Я бы хотела смириться! Но когда ты втягиваешь в свои дела моих собственных детей — это нечто совсем другое.

— Глабрион должен был уйти. Имелся только один способ добиться этого — вырвать его из моей семьи. Эмилия молода. Она переживет удар. Помпей не такой плохой человек.

— Он ниже ее по рождению.

— Согласен. Тем не менее я должен привязать его к себе. Новый брак Эмилии убедит Глабриона в том, что он не смеет больше выступать против меня, когда я обладаю властью отдать дочь Скавра за такого человека, как Помпей из Пицена. — Сулла нахмурился. — Хватит, Далматика! У тебя нет сил противостоять мне.

— Знаю, — тихо повторила она.

— Ты плохо выглядишь. Я начинаю думать, что это не имеет никакого отношения к Эмилии, — проговорил он добрее. — В чем дело?

— Я думаю… мне кажется…

— Скажи!

— У меня будет еще ребенок.

— Юпитер!

Сулла разинул рот от изумления, потом пришел в себя, посуровел.

— Я согласна, это не то, что нам сейчас нужно, — устало сказала она. — Боюсь, я старовата для этого.

— А я вот слишком стар. — Сулла пожал плечами и повеселел. — Ну что ж, дело сделано, мы оба виноваты. Я так понял, что ты не собираешься избавляться от ребенка?

— Я слишком долго откладывала, Луций Корнелий. При сроке в пять месяцев аборт для меня небезопасен. Я не заметила сразу. Правда, я не заметила.

— Ты виделась с доктором или повитухой?

— Нет еще.

Он поднялся.

— Я сейчас же пришлю к тебе Луция Тукция.

Далматика вздрогнула:

— О Сулла, пожалуйста, не надо! Он — бывший армейский хирург, он ничего не знает о женщинах!

— Все равно он лучше, чем все твои никудышные греки!

— Мужчины-врачи — я согласна. Но я бы предпочла женщину-врача из Неаполя или Путеол.

Сулла не стал спорить.

— Приглашай, кого хочешь, — отрывисто бросил он и ушел с лоджии.

У Далматики побывало несколько женщин-врачей и повитух. Все они соглашались, что она ослабла, потом говорили, что со временем, когда ребенок примет устойчивое положение, она будет чувствовать себя лучше.

Итак, в ноны секстилия (5 августа) рабы закрыли виллу, и кавалькада отправилась в Рим. Сулла ехал верхом впереди, потому что был слишком нетерпелив и не мог передвигаться черепашьим шагом, вровень с носилками, где несли женщин. В результате он появился в Риме на два дня раньше прочих домочадцев и занялся последними деталями предстоящего праздника.

— Все пекари в Риме пекут хлеб и пирожные. Корабли с мукой уже прибыли, — самодовольно сообщил Хрисогон, который прискакал в Рим еще раньше Суллы.

— А рыба будет свежая? Уж больно жаркая погода.

— Уверяю тебя, Луций Корнелий, обо всем уже позаботились. Я распорядился, чтобы отгородили сетями часть реки выше ристалища, и рыба к нужному дню приплывет туда. Тысяча рабов будет потрошить ее и готовить утром в день праздника.

— А мясо?

— Гильдия поставщиков обещала нежное жареное мясо. Молочные поросята, цыплята, барашки. Из Италийской Галлии пришло известие, что ранние яблоки и груши привезут вовремя, — пятьсот повозок в сопровождении двух эскадронов кавалерии сейчас катятся по Фламиниевой дороге. В Альба Фуценции сейчас собирают землянику и укладывают на лед. Она прибудет в Рим в канун праздника — тоже с военным эскортом.

— Жаль, что люди становятся ворами, когда дело касается еды, — сказал диктатор, который в юные годы изведал бедность и голод и поэтому понимал такие вещи, как бы ни старался делать вид, будто это ему чуждо.

— Имей мы дело просто с хлебом, Луций Корнелий, повода беспокоиться не возникло бы, — объяснил Хрисогон. — В большинстве случаев они крадут редкие лакомства, которых еще не пробовали, либо то, для чего не настал сезон.

— Ты уверен, что у нас достаточно вина?

— Вина больше, чем достаточно, господин.

— Надеюсь, никакой кислятины?

— Только отличного качества. Те продавцы, которые могли бы всучить несколько амфор с прокисшим вином, слишком хорошо знают, кто покупатель. — Хрисогон улыбнулся, что-то вспомнив. — Я объявил, что, если мы обнаружим хоть одну амфору с прокисшим вином, их всех распнут, будь они гражданами Рима или нет.

— Я не хочу накладок, Хрисогон. Никаких помех!

Но помеха, которая все же имела место, была вовсе не связана с народным праздником. Это касалось Далматики. Супруга диктатора приехала в Рим, сопровождаемая множеством знахарок — всеми, каких только сумела собрать Корнелия Сулла в городах по Аппиевой дороге, мимо которых они проезжали.

— У нее кровотечение, — сообщила дочь Суллы отцу.

На лице его явно было написано облегчение.

— Она потеряет ребенка? — быстро спросил он.

— Мы думаем, что может.

— Было бы очень хорошо.

— Согласна, что не будет трагедии, если она потеряет ребенка, — отозвалась Корнелия Сулла, которая не тратила эмоций ни на раздражение, ни на возмущение, ибо она слишком хорошо знала своего отца. — Беспокойство вызывает сама Далматика, папа.

— Что ты имеешь в виду?

— Она может умереть.

Что-то ужасное мелькнуло в его глазах — дочь не могла понять, что это было. Сулла в отчаянии затряс головой и закричал:

— Он — предвестник смерти! И цена всегда оказывается наибольшей! Но мне наплевать, мне все равно! — Увидев удивление на лице Корнелии Суллы, он пришел в себя и фыркнул: — Далматика сильная женщина, она не умрет.