— Но вы же хотите получить деньги? — спросила миссис Брэдли. — Я думала, что в этом был смысл. Или ваша цель — не шантаж?

— Я его заполучил с потрохами и эти фотографии из рук не выпущу, не беспокойтесь, — ответил Армстронг, вертясь на стуле и не глядя ей в глаза.

— Я не намереваюсь беспокоиться, — вежливо ответила миссис Брэдли и встала уходить. — Тысяча фунтов вас не соблазнят?

— Из ваших денег — нет. Из его — может быть. Я знаю, что позволить себе тысячу он не может. Вот что мне нравится. Высосать его кровь. Но не сразу.

Он кивнул.

— Это были бы мои деньги, дитя мое.

— Тогда это все, спасибо.

— Понимаю. Я думала, Гелерт… да, понимаю.

— Погодите.

Армстронг заговорил с матерью так быстро, что миссис Брэдли, которая говорила бы на современном греческом лучше, если бы не знала древнего, не могла уловить нить разговора. В конце он резко обернулся.

— Моей матери хотелось бы получить вашу тысячу фунтов, но я еще не решил. Она хочет поехать в Америку. А мне надо закончить с парой негативов. Я подумаю над всем этим, пока буду над ними работать. И дам вам знать, когда вы вернетесь из Эфеса.

— Мы выезжаем в Эфес через три дня. Сколько времени мы там будем — я не знаю.

— Тогда, может быть, я вам дам знать до вашего отъезда. А может быть, и нет. Меня милая крошка Миган пригласила заходить на чай. — Он осклабился. — Может, тогда и дам вам знать. Вы потом возвращаетесь в Афины?

— Да, я вернусь сюда и собираюсь остаться на несколько месяцев.

— Тогда о’кей.

Он встал и проводил ее к двери. Обратно к площади Конституции миссис Брэдли шла очень задумчиво. За сэра Рудри она взялась сразу, как только вернулась.

— У Армстронга на тебя зуб, дитя мое? — спросила она.

У сэра Рудри вид был не возмущенный, а взволнованный. Усы, которые впервые вернулись в нормальное состояние за время пребывания в доме, снова поникли.

— Почему ты так решила?

— Я пытаюсь купить его фотографии, — сказала миссис Брэдли.

— Я их куплю у тебя. — Усы снова поднялись. — Сколько?

— Я не готова их продавать, дитя мое. Я их покупаю, чтобы они у меня были, и еще потому, что я очень сочувствую этому совершенно невыносимому молодому человеку. Его мать имеет желание поехать в Америку.

— Он ее туда повезет?

— Да, будем ради тебя на это надеяться. Но точно он не сказал. Сколько лет Армстронгу, Рудри?

— Я бы сказал, тридцать два или тридцать три. Беатрис, я был проклятым дураком. Этот юный дьявол может меня завтра же раздавить, если захочет опубликовать фотографии. Я желал поквитаться с Александром Карри. Ради своей чести, только и всего. Я не мог больше оставаться в Афинах. Я… Беатрис, я был просто дурак!

— Рудри, дитя мое, не убивайся так. Кстати, мы сегодня не провели сеанс.

— Ты думаешь, он мне нужен — теперь, когда я пришел в чувство?

— Как хочешь, дитя мое. Тебе этой ночью что-нибудь снилось?

— Да. Чистая синяя вода.

— Элементарно, дорогой мой Ватсон, — оживилась миссис Брэдли и села возле него. — Продолжай, изгоним этого дьявола. И ты совсем поправишься, когда мы поедем в Эфес.

— Мне придется взять Армстронга в Эфес, Беатрис. Он хочет снова делать снимки, и я не вижу, как я мог бы избавиться от необходимости его взять, если он вознамерился ехать.

— Мне кажется, неблагоразумно было бы сдаваться ему так безоговорочно. Оставь этого молодого человека и возьми другого фотографа. Рональд Дик умеет снимать? При тех чувствах, что ты питаешь к Армстронгу, чем меньше ты его будешь видеть, тем лучше, так я думаю. Это не может быть тебе приятно. Кроме того, я поняла по разговору с ним, что он не ждет приглашения.

— Полагаю, что Дик сможет снимать, — сказал сэр Рудри, и тревожная морщина между его глазами стала глубже. — Но Армстронг, насколько я понимаю, сперва хочет узнать, едет ли Миган. Она сказала что-то насчет того, чтобы остаться дома с Молли. Тут все очень, очень запутанно.

Вид у него был замученный. Миссис Брэдли щелкнула языком. Покорность судьбе, христианская или иная, раздражала ее безмерно. Она терпеть не могла всю теорию мученичества, считая его жертв упрямцами, чаще всего дезинформированными. По ее мнению, им не хватало душевного равновесия и здравого смысла.

Она подумала: действительно ли женщина, которую она видела, была матерью Армстронга? Она определенно старше его, но могла казаться старше своих лет из-за тревожности. Миссис Брэдли подумала, не обращаются ли с ней плохо.

Вертя все это в уме, она оставила сэра Рудри и вышла в сад. Чай был подан в портик, и Миган считала чашки. Когда миссис Брэдли взошла по двум деревянным ступеням, Миган обратилась к служанке:

— Еще два, пожалуйста. Вы будете чай, тетя Адела?

— Нет, деточка. Я обещала пить чай с женами ученых из Чехословакии в саду Академии. Твоей матери я сказала за ланчем, что не собираюсь возвращаться до ужина.

— Ох ты ж! А как я без вас буду занимать общество? У нас тут последний прием перед отъездом в Эфес. Ужин в десять, не опаздывайте!

Она улыбнулась — крупная светлокожая девушка, высокая, как амазонка, крепко сбитая, целеустремленная и гордая. Не в первый раз миссис Брэдли поразилась, как она одновременно и похожа и непохожа на свою мать.

Миссис Брэдли пошла в дом, Миган помахала ей рукой. Миссис Брэдли помахала в ответ и ушла в свою комнату.

Небольшой полуофициальный прием в саду Академии был приятен, но не слишком увлекателен. Разговор шел легко, потому что ученые и их жены говорили и по-немецки, и по-английски, но в такси миссис Брэдли села с приятным ощущением окончания работы и пустилась по неровной мостовой к дому сэра Рудри Хопкинсона.

Мэри Хопкинсон встретила ее у дверей. Хозяйка дома была в растрепанных чувствах. Одета она была в вечернее платье, но волосы в беспорядке, и на ногах все еще шлепанцы.

— Дорогая моя Беатрис! — сказала она, смыкая пальцы на руке миссис Брэдли. — Я так рада, что ты приехала! Дорогая, ты только подумай! Канализация! Боже мой, у нас забилась канализация! Нам придется покинуть дом не менее чем на два дня! Я сейчас же везу тебя ужинать в «Великобританию». Остальные уже уехали.

— Ты не переобулась, и тебе нужно уложить волосы, — невозмутимо ответила миссис Брэдли.

Она осторожно, пока хозяйка заканчивала прерванный туалет, понюхала воздух. Потом понюхала еще раз, менее деликатно.

— Во-первых, здесь не пахнет, — сказала она, когда Мэри Хопкинсон появилась снова.

— Хоть в этом повезло, — рассеянно ответила хозяйка. — Пройдем лучше вот здесь. Портик весь загружен.

— Загружен?