– Проводились какие-то эксперименты с электрошоком с использованием слабого тока и высокого напряжения, – сказала Рони. – И с магнитным полем. В Колумбийском университете…

– До сих пор, – перебил ее будущий Барни, – лучшие результаты были получены в Калифорнийском технологическом, на физическом факультете. Призрак облучают потоком бета-частиц, которые разрушают базовую структуру…

– Ладно, – отрезал Барни. – Я оставлю вас в покое. Я поеду туда и посмотрю, что удастся сделать.

Он чувствовал себя окончательно сломленным, его бросили в нужде все, даже он сам.

«Это уже предел всему, – думал он с бессильной слепой яростью. – Господи!»

– Странно, – сказала Рони.

– Что странно? – спросило его будущее «я», откидываясь на спинку кресла и глядя на Рони со сложенными на груди руками.

– То, что ты сказал о Калтехе, – ответила Рони. – Насколько я знаю, они там никогда не занимались призраками. Попроси, чтобы он показал тебе обе руки, – тихо сказала она Барни.

– Покажи руки, – сказал Барни. Однако он уже видел медленные перемены, происходившие в его собеседнике, особенно в форме его челюсти; он без труда узнал знакомую угловатость. – Перестань, – хрипло сказал Барни, у него кружилась голова.

Его будущее «я» насмешливо сказало:

– Бог помогает тому, кто сам себе помогает. Ты что, действительно думаешь, тебе что-то даст, если ты будешь здесь болтаться, пытаясь выдумать кого-нибудь, кто бы тебе посочувствовал? Черт побери, мне тебя жаль, я говорил тебе, чтобы ты не принимал вторую порцию. Я бы тебя вытащил, если бы знал как, а я знаю об этом наркотике больше, чем кто-либо из ныне живущих.

– Что с ним будет? – спросила Рони будущего Барни, который уже не был будущим Барни; метаморфоза закончилась, и в кресле, чуть покачиваясь, уже удобно сидел Палмер Элдрич, высокий и седой, как будто чьим-то великодушным жестом сформированный из некоей таинственной массы. – Боже милостивый, неужели он останется здесь навсегда?

– Хороший вопрос, – сказал Палмер Элдрич. – Я сам бы хотел это знать, как в его интересах, так и в своих. Помните, что я погружен во все это значительно глубже, чем он. – Обращаясь к Барни, он сказал: – Кажется, ты понял – не так ли? – что тебе вовсе необязательно принимать свою обычную форму, ты можешь быть камнем или деревом, реактивным самолетом или куском термозащитной обшивки. Я был всем этим и многим другим. Если ты станешь чем-то неодушевленным – например, куском дерева, – ты не будешь осознавать течения времени. Это довольно интересный выход из положения для того, кто хочет избежать призрачного существования. Я этого не хочу, – тихо говорил он. – Поскольку для меня возвращение в мое время и пространство означает смерть от руки Лео. И поэтому я могу жить только в таком состоянии. Однако в твоем случае… – Он сделал неясный жест и слабо улыбнулся. – Стань камнем, Майерсон. Подожди, хоть я и не знаю, сколько это займет времени, пока действие наркотика пройдет. Десять лет, сто. Миллион лет. Или стань окаменевшей костью в музейной витрине.

Он доброжелательно смотрел на Барни.

Помолчав, Рони сказала:

– Может быть, он прав, Барни.

Барни подошел к столу, поднял стеклянное пресс-папье, потом положил его на место.

– Мы не можем до него дотронуться, – сказала Рони, – но он…

– Способность к манипулированию материальными предметами, – сказал Палмер Элдрич, – доказывает, что призраки присутствуют в данной реальности, что это не только иллюзия. Вспомните полтергейстов… Они могли швырять предметы по всему дому, хотя и были нематериальны…

На одной из стен кабинета блестела табличка: премия, которую Эмили получила три года назад – считая по его времени – на выставке керамики. Она висела здесь – он все еще хранил ее.

– Я хочу стать этой табличкой, – решил Барни.

Она была сделана из твердого дерева, вероятно махагониевого, и бронзы, она просуществует многие годы, а кроме того, он знал, что его будущее «я» никогда ее не выбросит. Он подошел к табличке, думая о том, как перестать быть человеком и стать предметом из бронзы и дерева, висящим на стене кабинета.

– Ты хочешь, чтобы я тебе помог, Майерсон? – спросил Палмер Элдрич.

– Да, – ответил он.

Какая-то сила подхватила его, он раскинул руки, чтобы сохранить равновесие, и вдруг оказалось, что он летит, падает в бездонный сужающийся туннель. Он чувствовал, как стены сжимаются вокруг него, и знал, что совершил ошибку. Палмер Элдрич еще раз перехитрил его, продемонстрировал власть, которая была у него над каждым, кто принимал чуинг-зет; он сделал нечто, и Барни даже не знал, что именно, но наверняка не то, о чем тот говорил и что обещал.

– Будь ты проклят, Элдрич, – сказал Барни, не слыша своего голоса, ничего не слыша; он падал и падал, полностью лишенный веса, не будучи уже даже призраком. Гравитация перестала на него действовать, видимо, тоже исчезла.

«Оставь мне что-нибудь, – подумал он. – Прошу тебя».

Он осознал, что это молитва, которой уже никто не выслушает. Палмер Элдрич уже давно сделал то, что хотел, и теперь было уже поздно, всегда было поздно.

«Значит, я должен довести дело до суда, – подумал Барни. – Я найду какой-нибудь способ вернуться на Марс, проглочу яд, проведу остаток своих дней в судебных заседаниях – и выиграю. Не ради Лео и «Наборов П. П.», но ради себя самого».

Внезапно он услышал смех. Это был смех Палмера Элдрича, но он раздавался из… его собственного рта.

Взглянув на свои руки, он увидел сначала левую, бледно-розовую, покрытую кожей с мелкими, почти невидимыми волосками, а потом правую, блестящую, идеально подогнанную искусственную руку, которая была намного лучше настоящей, потерянной много лет назад.

Теперь он знал, что с ним случилось. Произошла чудовищная – по крайней мере, с его точки зрения – перемена, и, может быть, все, что до сих пор произошло, должно было закончиться именно таким образом.

«Это меня убьет Лео Булеро, – понял Барни. – Это обо мне будет говорить та надпись на памятнике.

Теперь я – Палмер Элдрич.

В таком случае, – подумал он, в то время как мир вокруг него начал приобретать конкретные черты, – интересно, как у него идут дела с Эмили.

Надеюсь, что очень плохо».

Широко раскинув руки, он простирался от системы Проксимы Центавра до самой Земли, и он не был человеком, он вернулся не человеком. И он обладал огромной властью. Он мог победить смерть.

Однако он не был счастлив. По одной простой причине: он был одинок. Он пытался избежать этого, прилагая огромные усилия, чтобы увлечь за собой других. Одним из них был Барни Майерсон.

– Майерсон, – дружелюбно сказал он, – что ты, черт побери, теряешь? Ну подумай сам: для тебя все кончено. У тебя нет женщины, которую ты любишь, и ты жалеешь о том, что было. Ты знаешь, что избрал неверный жизненный путь и никто тебя к этому не принуждал. И это нельзя исправить. Даже если ты проживешь миллион лет, ты не вернешь того, что потерял – добровольно. Ты понимаешь меня?