Она привязала на оградку свой красный шарф — для того чтобы не плутать в следующий раз, и они поспешили назад.

— Ну что, не нашли? — встретила их встревоженная Наташка. — Лена рассказала… Не надо было идти!

— Нашли, нашли! — Димка радостно потирал замерзшие руки. — Отправляй туда людей скорее яму копать — я сейчас нарисую план…

— Да ты хоть разденься!..

Из комнаты выглянула закутанная в платок Лена, все так же ненавистно посмотрела на Маринку, но ничего не сказала. Серега быстро отдал несколько распоряжений сидящим в углу людям.

— Я пойду с ними, — сказал он, целуя Наташку.

— И я! — рванулась было Маринка, но Серега преградил ей путь мускулистой рукой:

— А ты, кума беспокойная, сиди-ка дома. Отогревайся! Гроб с телом Льва Дмитриевича привезли на машине часов в семь вечера. Из Америки проводить его в последний путь приехала его вторая жена Татьяна и двое взрослых детей. Они совсем не были похожи на Димку с Наташкой — все в черном, молчаливые, отстраненные, они холодно поздоровались со всеми и сели в сторонке. Татьяна казалась усталой и нервной.

— Я не понимаю, почему он так учудил напоследок! — громко говорила она Наташке, заламывая ухоженные руки с крупными перстнями. — Мы могли все очень хорошо сделать в Америке. Кремация — это так удобно. Почему он захотел, чтобы его похоронили именно здесь? Почему он захотел, чтобы на похоронах были только родные? У него в Штатах столько влиятельных друзей… Они не поймут! К чему такие сложности?

На Маринку больше никто не обращал внимания. Она сняла скатерть и занавесила единственное в доме зеркало, принесла свечи. Гроб с телом покойного установили в гостиной на столе. Пока родные сидели у гроба, Маринка мыла на кухне посуду, готовила немудреную еду. Надо же еще помянуть человека после похорон… Часа через полтора Татьяна с детьми ушли ночевать к соседям, — видимо, сказывались дальний перелет, стресс последних дней, разница во времени… У гроба продолжали сидеть Наташка с братом. Лена клевала носом у печки на кухне. Ближе к полуночи вернулся Серега.

— Все в порядке, — сказал он, снимая полушубок. — С могилой успеют. Ну и метель! Думал, не дойду обратно!..

— Нам с мужем пора! — заявила вдруг Лена, очнувшись от дремы. — Надо поспать немного. Мите нельзя переутомляться. И ребенок наш давно уже один.

Она немного опасливо заглянула в комнату с покойником, жестом позвала Димку, строго шепнула ему несколько слов. Он помялся и кивнул:

— Марин, мы пойдем… Тут Лене нельзя оставаться. Ей страшно. Ты посмотри за Наташкой.

— Хорошо.

Напоив Серегу чаем, она прошла в комнату, где, склонившись к гробу, неподвижно сидела Наташка. Пламя свечей плясало у нее на распушенных волосах.

— Наташенька, — тихо позвала ее Маринка, — поздно уже.

— И что? Я посижу…

— Тебе надо отдохнуть.

— Я не устала.

— Ты же не можешь сейчас думать только о себе. У тебя ребеночек спать хочет. Иди отдохни несколько часов.

— А как же папа?

— Не беспокойся, я посижу с ним. Как ты думаешь, тут где-нибудь есть Писание?

— Зачем тебе?

— Псалтырь почитаю. Чтобы он отошел легче…

— Я посмотрю…

Через некоторое время она вернулась с потертой книгой в руке:

— Вот, я помнила, что где-то была…

— Спасибо. Иди в комнату, отдыхай. И Серега пусть поспит.

— Он говорит, что тебя одну не оставит. Будет на кухне… Наташка поцеловала Маринку и ушла. Маринка зажгла еще свечей, открыла Евангелие и начала читать вслух. Несколько сильных порывов ветра ударили в окно так, что даже пламя свечей колыхнулось. Не дрогнув, Маринка продолжала читать дальше. Время от времени к ней заглядывал Серега и, убедившись, что все в порядке, снова уходил на кухню. Он не спал — пил чай, думал о чем-то… На рассвете пришла Наташка:

— Ты как?

— Все нормально. Читала…

— Давай теперь я. Иди отдыхай.

— Там еще готовить поминки надо. Мы с Серегой картошку почистим, да?

Ближе к девяти утра пришел заспанный Димка и сел на кухне. !

— Тебе чаю? — спросила Маринка, вытирая руки.

— Угу, — кивнул он, зевая. — А где ты спала?

— Нигде.

— Почему?

— Так надо было.

— Ты странная.

Чуть позже подошли Татьяна с детьми и Лена. Вторая жена Соловьева смотрелась немного странно с укладкой и ярким макияжем, на каблуках, в бархатном черном платье.

— Ах, как же я пойду на кладбище? — качала она головой. — На каблуках, да еще у меня норковая шуба длинная! Там такие сугробы!

Маринке стало не по себе оттого, что за несколько часов до похорон близкого человека эта женщина могла вообще думать о чем-то другом. И сводный брат Димки в черном костюме тоже казался пришельцем из какой-то другой жизни…

— Пора! — сказал Серега, глядя на часы.

— Постоим у гроба, — сказала Татьяна, жестом собирая родственников в комнате.

Все стали вокруг гроба и замолчали. Маринка не осмелилась выйти с кухни и смотрела в дверной проем.

— Марин, а ты? Иди сюда! — позвала ее Наташка и поставила между собой и Димкой.

В ту же минуту Маринка почувствовала, что ее сильно толкнули в бок. Димкина жена Лена, которая, видимо, почувствовала себя притесненной, отодвинула Маринку локтем и стала прямо перед ней, так что Маринка из-за ее головы даже гроба не видела. Только рыжеватый затылок с жидкими прямыми волосами. Она ничего не сказала Лене — разве можно вообще что-то говорить в такой день? Когда выносили гроб, она положила в него цветы и украдкой поцеловала его уголок.

На кладбище вместе со всеми Маринка не пошла. Во-первых, вроде бы и не родственница даже, а у могилы должны быть только самые близкие. Во-вторых, дома дел было выше крыши. Надо было полы помыть, с едой до конца разобраться… Сходила на могилу уже на следующий день, перед тем как уезжать. Принесла два букета цветов — один Льву Дмитриевичу и Татьяне Алексеевне, второй — той девочке, которая подсказала ей правильную дорогу.

Следующая встреча с Димкой у нее произошла только летом, через полгода. Жизнь Маринки вроде бы шла в нормальном, обычном русле — текущие проблемы и заботы. То Весельцова с работы выгнали и он опять баклуши бил несколько месяцев, то Илья чудить начал… Привел домой какую-то девчонку и заявил, что она теперь будет здесь жить. Девочка Маша сразу приехала с чемоданчиком и домашними тапочками. Вспоминая собственное детство, Маринка панически боялась пережать, сделать сыну больно. Хотя уж кому-кому, а ей-то совершенно очевидно было, что ничем хорошим это сожительство не закончится.

— Илюшка, зачем ты ее привез? Как мы тут вчетвером будем?