Джонни сбросил брезент и соскочил на землю. Он был в Пустоши, и сознание открывалось ей так быстро, что у него закружилась голова. Пройдя на ощупь вдоль борта, Джонни шагнул на траву и пошатнулся – мозг не успевал за потоком хлынувших вдруг впечатлений, информации, знаний.

Жизнь.

Столько жизни, что он едва не задохнулся.

– Ты в порядке?

– Да, дружище. Все хорошо. Идем. – Подойдя к кабине, Джонни наклонился к открытому окну, у которого сидела Вердина. – Вы готовы?

– Хочешь сказать, это здесь?

– Отсюда пойдем пешком.

– Дорог нет?

– На дорогах копы.

– Ты это знаешь или так думаешь?

Джонни посмотрел ей в глаза, окруженные сеточками морщин. Интересно, что она знает о жизни в Пустоши? Старуха так же пристально смотрела на него.

– Идемте.

Джонни открыл дверцу, и Вердина спустилась на землю.

– Леон. – Она кивком указала на кузов, и Леон взял оттуда кирку и лопату.

– Вы это серьезно? – спросил Джонни.

– Фонарь не забудь. – Она бросила взгляд на заднее сиденье. Леон потянулся за фонарем. – Вот теперь всё в порядке. Идем.

– Не отстанете? – спросил Джонни.

– Увидишь.

Джонни выбрал длинный маршрут, при котором копы оставались к северо-западу. Вскоре Вердина начала отставать, и он сбавил шаг. Джонни не доверял ей и не хотел оставлять ее одну.

– Как бы тебе не пришлось ее нести.

– Я за ней присматриваю.

– Насчет револьвера…

– Давай не будем сейчас, ладно?

Леон нарочно говорил бесстрастно, но Джонни знал, что он не хочет никого обидеть. Как-никак, Вердина была единственной его родственницей, и это следовало принимать во внимание.

– Она сумасшедшая?

– Разве не ты ведешь нас к старой могиле? – Леон переступил через упавшее дерево. – Вот и подумай, кто тут сумасшедший.

После этого Джонни ушел в себя и попытался добраться до мыслей Вердины, но обнаружил, что концентрация внимания притупляет восприятие. С Леоном и Джеком никаких проблем не возникало, но стоило закрыть глаза и сосредоточиться на Вердине, как она становилась чем-то вроде призрака. Еще хуже дело обстояло с Кри. В Пустоши она исчезла, и он вспомнил, как впервые встретился с ней в церкви. Как и тогда, девушка оставалась практически незамеченной. Джонни слышал ее шаги, видел ее, мог протянуть руку и прикоснуться к ней, но не более того. Он посмотрел на Вердину – старуха наблюдала за ним с усмешкой на губах.

– Ты ведь понимаешь, да?

– Что?

– Да. Ты понимаешь. – Она кивнула сама себе и двинулась дальше.

Стемнело быстро. Вскоре старуха споткнулась, и Леон включил фонарь.

– Всего лишь ночная слепота.

– Далеко еще? – спросил Леон.

– Пока что достаточно. – Джонни остановился, и вместе с ним остановились остальные. – Кладбище вон там, в трехстах ярдах отсюда, за деревьями.

– Так мы уже близко?

Джонни опустился на землю, давая понять, что не торопится. Он отведет ее к могиле, но и ей придется сделать кое-что со своей стороны.

– Сначала поговорим.

– У нас нет времени!

– У меня его с избытком.

На ее лице отразились противоречивые чувства. Что бы ни было нужно ей на могиле Айны, она желала этого давно. Злость. Жгучая потребность. Нетерпение. Она приглушила все и сдержалась.

– Хорошо. – Вердина взяла себя в руки и присела на корточки. Рядом, в руке Леона, зашипел фонарь. Больше никто не сел. – Что ты хочешь знать?

– Всё.

– Джонни, мне это не нравится, – начал Джек, но тот поднял руку и остановил его.

– Продолжайте.

Вердина опустилась еще ниже.

– Ты любишь эту землю.

– Да.

– А знаешь почему?

– С какой…

– Ш-ш-ш… Думаешь, я выжила из ума? От тебя же воняет ею. Жаждой власти, силы. Думаешь, я жадная? Загляни в себя поглубже. Я почувствовала это с первого нашего разговора. Ты убьешь ради того, чтобы сохранить то, что имеешь.

– Я не… Я…

– Что ты видишь, когда смотришь на него? – Старуха ткнула пальцем в Джека. – Ты все видишь. Не отрицай. А как с ней? – Теперь очередь дошла до Кри. Девушка съежилась под его взглядом, но он не спешил отводить глаза. – Ты не видишь ничего. Ничего. Потому что сила, которую ты так любишь, принадлежит ей, как принадлежала раньше ее матери, а еще раньше – Айне.

– Не понимаю.

– Отведи меня к ее могиле, и я все тебе покажу.

– Нет.

– Сейчас же отведи меня к ней, или я ничего больше не скажу.

– Нет.

– Тогда я убью тебя сама, глупый, самолюбивый юнец! – Вердина вскочила, будто в ней распрямилась пружина, и теперь ее буквально трясло от ярости. – Вы, Мерримоны, – злобно прошипела она. – Воры и убийцы. Гадкие, дрянные людишки.

– Сядьте, – перебил ее Джонни.

– Нет.

– Хотите узнать, где она похоронена? Хотите или нет?

– Да, – процедила сквозь зубы старуха. – Да, да, да… будь ты проклят.

– Тогда сядьте. – Джонни указал на землю. – Пожалуйста.

* * *

Как и все рожденное к жизни на болоте, Луана легко находила дорогу в лесу. Даже ночью. Ноги сами ступали куда нужно. Она двигалась почти бесшумно. Сначала свет плыл, словно его несла невидимая рука. Блуждающий огонек, звездочка размером с кулак ребенка. В детстве Луана слышала множество историй об огоньках в лесной чаще. С ранних лет ей внушали, что бродить на болоте одной – это не просто детская шалость, что за этим обязательно следует наказание – порка или голодный вечер. Этому учили всех детей.

Но то были детские истории, а Луана давно уже выросла. И кроме того…

Никогда еще она не видела такой красоты.

И откуда взялось это знакомое влечение? Вечернее тепло, материнское прикосновение. Добрая история, рассказанная за ужином. Все это Луана знала так же хорошо, как собственные тайные надежды.

Огонек светил для нее.

Огонек…

Огонек пропал. Мигнул и исчез. После него осталась такая пустота, такая щемящая боль…

Единство.

Благополучие.

Дрожали ноги. Издалека донеслись голоса, в глубине леса вспыхнул другой огонек. Надежда встрепенулась, но огонек оказался обычным костром, вокруг которого сидели обычные люди. Наверное, полицейские. Ну и ладно. Ей был нужен другой свет. В нем – ее сила, жизнь, душа. Важнее этого нет. Если какая-то часть ее признавала безумие таких мыслей, то и пусть себе. Она была скорлупкой в ночи, уставшей, отчаявшейся женщиной со слезами на лице. Она расплакалась бы – но вдруг увидела повсюду свет. Он мерцал и плясал, удаляясь и слабея. Луана приглушенно всхлипнула и устремилась за ним. Не таясь, забыв об осторожности, она рвалась через лес, спотыкалась, падала и снова бежала. Остановись, не сходи с ума, шептал из глубины едва слышный голос. Луана не слушала. Она чувствовала свою мать, и лучшие дни, и надежду, такую, которая утолила бы любой голод.