Жуткий глаз сосредоточился на Кри. Луана знала, что чувствует дочь. Кри стояла на четвереньках, но дергалась и стонала, как будто тот же самый шип раскалывал и ей череп.

– Нет, – бормотала она. – Нет…

Луана знала, сколь опасна Айна для своих прямых потомков, для самой Луаны и ее дочери, но знала она и то, что Вердина хочет покончить с Айной.

Для этого они и пришли сюда.

Для этого и выкопали Айну.

Луане казалось, что она наблюдает за всем через разбитое окно. Вердина напоминала ей сжатую пружину, но этого никто почему-то не замечал. Старуха опиралась на Леона, но руку держала у пояса, рядом с пистолетом. Она не хотела ни спасать Айну, ни облегчать ее страдания, ни завершать поиски, предпринимавшиеся многими женщинами на протяжении многих лет. Вердина хотела только камень, и к цели вела одна-единственная дорога. Женскую ветвь следовало обрезать. И это означало, что они – Айна, а за ней и Луана с Кри – должны умереть. После их смерти останется одна Вердина, последняя ветвь на единственном имеющем значение дереве. Ей достанется камень, а с ним – время, жизнь и власть.

Но только если умрут другие.

Кри…

Девушка лежала плашмя на земле, прижав к вискам ладони и словно пытаясь закрыться от волн ненависти. Луана потянулась к дочери.

– Беги, – сказала она, но никто ее не услышал, а между тем револьвер уже лежал в руке Вердины. В следующий момент он оказался перед лицом Айны, грохнул и подпрыгнул. Как и похороны, смерть была быстрой и жестокой. Голова разлетелась на кусочки, и темная кровь растеклась небольшой лужицей.

Массасси…

Первая женщина.

Первая мать.

Луана раскрылась, словно цветок. В неразрывной цепочке она была следующей и сейчас чувствовала душу Массасси далеко в ночи. Связь, мощная и прочная, установилась мгновенно, и Луана увидела всех, кто ушел раньше. Она была всеми ими одновременно, тысячей жизней.

– Я – Массасси…

Секунду она была ею. Была Массасси, и ее бабушкой, и всеми женщинами, оставшимися не более чем именами в памяти несчастного ребенка. Луана узнала, каково стоять под звездами Африки, быть с мужчинами, которых никогда не встречала, купаться в незнакомых морях. Столько всего – жизни, знаний, времени! Она и представить не могла, что в состоянии получить такое. Она была большой и маленькой, самоотверженной матерью, которой так и не стала. Взяв дочь за руку, Луана оторвалась от всех тех жизней, чтобы произнести одно по-настоящему важное слово.

– Беги.

Вердина повернулась и выстрелила ей в грудь.

Луана упала на колени, но не потеряла из виду Кри.

Беги, подумала она и улыбнулась – Кри побежала. Она всегда хорошо бегала: по тротуарам и дворам, по городу. По жизни, предназначенной не для нее. За ней не могли угнаться ни мальчишки, ни наркотики, ни те слабости, которые до сих пор управляли ее матерью.

– Креола! Креола, черт возьми! – кричала Вердина, посылая пули в лес.

Но Кри послушала мать и теперь убегала.

У дальней стены девушка нырнула в туман, и Луана обратилась наконец к звездам. Теперь она смотрела на них множеством глаз и через множество ночей.

Массасси…

Она почувствовала камень далеко в ночи и улыбнулась, зная, что Кри тоже почувствует его. Не сейчас, но скоро.

Вердина возвращалась, бормоча горькие слова своим холодным, сердитым голосом.

– Дрянь… паршивая дрянь…

Столько злости, ненависти, жадности… Но Луану это не трогало. Легкая, как перышко, она лежала на мокрой от крови траве. Жизнь заканчивалась, но Луана чувствовала дочь, легкую, быструю, проворную. Она чувствовала ее страх, но это было нормально. В той цепочке женщин таилась сила, которая достанется Кри.

Уже скоро, дочка.

Ты просто беги.

Луана в последний раз коснулась дочери и отпустила; на траве рядом с ней уже стояла на коленях Вердина. От нее пахло по́том, землей и сырым хлопком; голос дрожал от жадности.

– Где он? Покажи.

Луана улыбнулась, чувствуя, как уходит из тела тепло.

– Кри – следующая после меня. Она найдет Массасси.

– Кри умрет, и камень достанется мне.

– Нет, если я умру первой.

– Ты не можешь умереть. Я этого не допущу.

– Тогда тебе не следовало стрелять в меня.

– У меня столько же прав, сколько и у тебя!

– Будь это так, кузина, тебе не обязательно нужно было бы убивать нас, чтобы найти камень.

– Отведи меня к Массасси! – Вердина ударила Луану по щеке. Раз, другой. – Отведи, черт бы тебя побрал! Отведи меня к Массасси!

Словно этого было мало, старуха схватила раненую за плечи и принялась трясти и бросать на землю. Это был настоящий приступ гнева, какие случаются у детей. При этой мысли Луана рассмеялась, и внутри у нее что-то лопнуло. В горле появилось жжение. Вердина сунула ей в лицо ствол револьвера, но сделать уже ничего не смогла. Кри стала последней в цепи.

– Ты опоздала, – сказала Луана и, по-детски улыбнувшись, умерла.

* * *

Когда это случилось, Кри лежала, свернувшись калачиком, под черным деревом. Смерть матери она ощутила как крик ястреба; сознание ее вдруг расширилось, охватив множество жизней с их памятью и мыслями. Кри будто увидела мир с огромной высоты, ощутила движение земли и неба, холмов и рек, ход времени, местоположение людей в Пустоши. Она познала огорчения и любовь матери, ее торжествующую предсмертную гордость. Познала безумие Айны и любовь Массасси, тьму войны, чудеса мира и семьи, стабильность империи. Кри была собой и другими, нитью, сплетающей тысячи жизней. Для начала она сосредоточилась на Массасси, ощутила ее тепло и готовность.

Дитя…

Она была словом. И слово было ею.

Приди ко мне.

Кри хотела этого, но голова шла кругом. Она коснулась земли под руками, а потом неба. Отыскав нужное место в вышине, направила туда мысленный посыл: молчание, перспектива, расстояние. Там, в тишине и покое высших пределов, она медленно раскрылась, ловя проблески прошлого и настоящего. Тысячи жизней и их память стали ее жизнями и памятью. Ее знанием и силой. Прокричал ястреб, и Кри была там.

Становилась им.

Кри излилась в птицу и ощутила чистоту ее цели. Ястреб крикнул второй раз, и этот звук был для Кри словами, обращенными к матери. Они означали «согласие», «понимание» и «любовь».

«Спасибо тебе за мою жизнь».

«Прощай».

Для Джонни все свелось к одному – бежать. Он не помнил первый шаг, не помнил даже второй, но дальше был только бег. Тьма, ветер и Джек, потянувший Джонни за руку.