как докладывали лазутчики, на подходе к Ваграму находились части эрцгерцога Иоанна. Пришлось спешить. В семь утра Бонапарт бросил против Карла Итальянскую армию, усиленную саксонским корпусом. Поначалу атака развивалась вполне успешно, но потом захлебнулась. Увлеченные боем, итальянцы неожиданно приняли саксонцев за противника и открыли по ним огонь. Дело едва не закончилось большой кровью, пришлось трубить отбой и срочно отходить на исходные позиции. Разошлись поздним вечером…

Ранним утром следующего дня войска сошлись вновь. Будучи уверен в скором прибытии подмоги, эрцгерцог Карл растянул свой фронт более чем на двадцать километров, не озаботившись при этом относительно резерва. Этим и воспользовался Бонапарт.

Сражение возобновилось с артиллерийской дуэли. В десять утра правый фланг австрийцев двинулся вперед с целью отрезать французов от мостов на Дунае. Маневр удался. Впрочем, это ничего не решало. Сейчас все зависело от другого – от стойкости частей Карла в центре. Для прорыва австрийской обороны Наполеон сомкнул в единый кулак три дивизии Макдональда (около 45 тысяч солдат) и под прикрытием сотни орудий двинул их в центр обороны противника. Как ни мужественно сопротивлялись австрийцы, выдержать наполеоновский таран у них не было шанса. Тогда же корпус маршала Даву занял Нейзидельские высоты. Смяв левый фланг неприятеля, части Даву и Удино двинулись к центру на помощь Макдональду; правый фланг австрийцев теснили корпуса Бернадота и Массены. Гвардия и Итальянская армия, находясь в резерве, ожидали команды к атаке.

После того как полки Удино вошли в Ваграм, Карлу стало понятно, что битва проиграна. Потеряв пятьдесят тысяч солдат, он отдал приказ к отходу. Ближе к вечеру на горизонте появился Иоанн. Но его тринадцать тысяч солдат уже ничего бы не решили: сражение закончилось, австрийская армия в боевом порядке покидала поле боя.

Через четыре дня эрцгерцог Карл запросит мира…

Французы шумно праздновали победу! Три генерала – Макдональд[136], Мармон[137] и Удино[138] – стали маршалами. Бертье был пожалован титулом князя Ваграма; Даву стал князем Экмюля, Массена – князем Эсслингским…

14 октября 1809 года в замке Шенбрунн был заключен мирный договор, оставшийся в истории дипломатии как Венский (Шенбрунский) мир. Согласно этому договору, Франц I уступал Франции значительные территории, в частности бóльшую часть Хорватии и Триест; Бавария под шумок прихватила Зальцбург. Поживилось и Великое герцогство Варшавское, заполучившее Северную Галицию с Краковом и Люблином. России отошла Восточная Галиция с Тернополем.

Дабы поставить Австрию на то место, на котором ее хотел видеть Бонапарт, был вынесен вердикт: контрибуция в 75 миллионов франков. Хватит дурачиться, господа, пора пополнять французскую казну…

* * *

С «восстановлением» Польши складывалось не все так просто, как хотелось бы. Разделить пирог несложно – гораздо сложнее собрать куски заново. «Побочная жена» требовала почти невозможного. Однако намерения Наполеона как в отношении Валевской, так и Польши в целом оказались вполне серьезны. Он возьмет красавицу с собой в Вену (провинциальная Варшава – не для нее!). Три медовых месяца, проведенных в замке Финкенштейн, сблизят их настолько, что словосочетание «побочная жена» теперь уже не будет звучать столь нелепо.

Валевская и в самом деле стала женой. Польской. Ну а Бонапарт не только наслаждался пылкой любовью «нежного, любящего, покорного и чистосердечного создания», но и приобрел определенные обязательства, главным из которых было освобождение Польши.

Кто знает, не будь этих обязательств, возможно, взор Бонапарта не был бы так прикован к «варварской» России – стране, поставившей крест на всех его дальнейших планах…

И все-таки в отношении «панночки» Наполеон не ошибся. Пани Валевской удалось то, что до нее не могла осуществить ни одна женщина: она сделала Бонапарта счастливым отцом!

Если раньше Император лишь только догадывался о рождении внебрачных отпрысков, к которым был, в общем-то, холоден, то сейчас все было с точностью до наоборот. Отношения с обворожительной полькой оказались столь страстными, что не признать их серьезность не мог даже такой ловелас, каким являлся «покоритель Европы» Наполеон[139]. В этот раз корсиканец влюбился по-настоящему. Подобную пылкость он проявлял, пожалуй, лишь к Жозефине, да и то в годы бурной молодости. Сейчас же, как считал сам, был более склонен к мимолетным увлечениям. Однако с Валевской окунулся в очередной омут любви – большой и серьезной.

Понимал ли он, что поляки им откровенно манипулируют? Безусловно. Как и то, что этим же занимается и сама пани Валевская – в меру своей испорченности. Но это уже были правила игры. В любом случае, любовь оказалась сильнее – настолько, что Император стал впервые задумываться над крепостью уз своего «священного» брака с императрицей Жозефиной.

От былой пылкости к Жозефине не осталось и следа. Вместо сильной любви сохранилось искреннее чувство привязанности и нежное чувство, какое испытывают к проверенным в жарких баталиях боевым товарищам. С какого-то времени Жозефина стала для Бонапарта просто Другом. Друг – уже… не женщина. Друг – это друг. Ведь друзья приходят и уходят, а жены остаются. Правда, не все. Жозефина должна была уйти. Если любимая женщина превращается в «просто Друга», рано или поздно она вынуждена уступить супружеское ложе другой. Их брак оказался обреченным из-за отсутствия совместных детей. Императору требовался Наследник. Это и явилось камнем преткновения.

Отношения с Валевской у Бонапарта развивались стремительно. Став фактически супругой на стороне, любимая женщина французского императора не была стеснена выполнением тех или иных условий, связанных с функцией «польской жены». По сути, пани Валевская оказалась в роли кошки, гулявшей сама по себе. Уточним: в роли любимой кошки. С 1809 года «польская жена» уже не в родной Полонии, а ближе к Бонапарту – в Вене. Именно там, на окраине австрийской столицы, в роскошном Шенбруннском замке, эти двое совьют уютное гнездышко. Почти семейное.

В начале мая 1810 года, находясь в Бельгии, Бонапарт получит радостное известие: пани Валевская родила очаровательного малыша! Дорогие подарки, посыпавшиеся на «панночку» как из рога изобилия, должны были показать матери его ребенка степень восторга Императора. В придачу ко всему счастливый отец выделит младенцу 20 тысяч франков золотом: его сын не должен был ни в чем нуждаться. Когда через какое-то время Валевская, проведя оздоровительный сезон в Спа, прибудет в Париж, стоявшая рядом с госпожой нянька будет держать на руках плод страстной любви польки с Императором – очаровательного сына. Имя малышу дали соответственно его статусу: Александр Флориан Жозеф Колонна-Валевский.

Наполеон тем временем старался, чтобы «польская жена» ни в чем себе не отказывала. В ее распоряжении шикарный отель в Шоссе-д’Антен, а также парижские театральные ложи и музеи.