Лейтенант гренадер, Сухарев, кивнул, раскатывая шерстяной подшлемник в маску.

— Я с вами, Евгений Вадимович.

Соболевский закурил, посмотрел в окно фургона и как бы нехотя, заметил.

— Похищение сына, по любым понятиям — перебор. Кто бы это не сделал и какие бы мотивы у него не были. Ваше предложение, Евгений Вадимович, найти и убить всех, вне зависимости от чинов и рангов, мне нравится. Вне зависимости от последствий. Как говорится, Бьг не выдаст, свинья — не съест.

— А что скажет ваш верный паладин?

Небогатов посмотрел на угрюмого, как обычно силача-парса, прижавшегося к стене фургона и мерно посапывающего.

Соболевский пожал плечами.

— Куда я — туда и урядник Рамазан Сухробов. Ответил за бывшего подчиненного Соболевский.

— Как сын перенес похищение?

— Даже ничего не понял. Пригласили на какою-то дачу, сказали что от Корпуса жандармов. Мол, отец в опасности. Все корректно, исключительно на «Вы». Кормили до отвала, телеприемник и видеомагнитофон с любыми фильмами в наличии…Даже барышню привели. Развлекала…

Мрачно сообщил Небогатов.

— Охрана, какая была?

— Он четырех видел. Все в форме полевой жандармерии…Ублюдки…

— Вернули когда?

— Сразу после встречи с генералом Алексеевым. Как только за Кобзевым пришли….

Генерал Кобзев, начальник Бюро «С» отвечавшего в Корпусе за диверсии, саботаж и развитие партизанского движения на оккупированных территориях, человек продавший свою честь и запачкавшим серебряный жандармский погон тяжелым грехом кровавого стяжательства, естественно, не дожил до первого допроса.

Через два часа, после встречи полковника Небогатова с министром внутренних дел, генералом полиции Орловым и генералом по особым поручениям при Ставке Верховного, Петром Георгиевичем Алексеевым — начальник Особой инспекции жандармерии, генерал-майор Илич в сопровождении прокурора Московского военного округа, генерал-майора юстиции Бакуринского постучали в скромный кабинет Кобзева в Лефортово.

Сквозь плотно закрытые двери, хлопок одиночного выстрела, был плохо слышан. Взломав двери, ворвавшиеся следователи, обнаружили труп генерал-лейтенанта жандармерии в комнате отдыха на кожаном диване с пыльной бутылкой марочного французского вина от 1977 года зажатой между ногами и наградным пистолетом в руке. Сейф генерала был открыт настежь, в примыкавшей к комнате отдыха, помещении ванной, на дне, тлела внушительная куча сгоревших до состояния пепла бумаг.

— Все, фенита, ля комедия…Желчно заметил генерал Илич, засовывая пистолет трясущимися пальцами в кобуру… Соберите весь пепел…отправьте фельдъегерем и надежной охраной, на экспертизу…Может удастся что то восстановить.

Приказал он подчиненным и вышел вон, резко повернувшись на каблуках.

* * *

— Нас ждут государственные награды. Всех. Заметил Небогатов.

— За то, что мы скрыли реальный размах подпольной империи хищений и перевели все стрелки на дохлого Кобзева?

Иронично заметил Соболевский, доставая жевательную резинку к которой пристрастился живя в Америке.

— И за это — тоже. В тон ему сказал Небогатов. В конце концов — не вашего сына похитили…

— Не моего. Легко согласился Соболевский. Но я же здесь, в команде мстителей.

Открыв багажник, Ксаверий достал потёртую кожаную дорожную сумку и достал сверток.

— Пистолетные глушители. Заводское производство.

Тут пришла пора, удивится Небогатову.

— Это только для особых частей Действующей армии…типа пластунов…

Соболевский пожал плечами.

— У меня тоже есть деловые связи, Евгений Вадимович. Не с генералом-порученцем Верховного, конечно, но помогает достать всякие интересные вещи. Например глушители или переносные тепловизоры.

Небогатов покачал головой.

— Да уж. Подобралась теплая и темная компашка… У одного друг семьи, товарищ министра Прибыткова, у другого возможность достать тепловизоры и глушители в разгар войны.

— В польском сопротивлении аналог наших разведчиков-парашютистов, так и называется «тихо-темные…»

Ввернул в разговор, польскую фразу, неугомонный сыщик Ксаверий.

— Вот-вот. Мы так и сделаем. Все по-тихому и в темноте. Заметил Небогатов.

* * *

План, был прост как чугунный утюг его бабушки. Согласившись на все условия похитителей сына, Женя сильно рисковал. Как и следовало ожидать господин Милютин, ни разу не поверил Небогатову на слово и окружил его плотной опекой из наружного и технического наблюдения. Иной раз Небогатову становилось даже не по себе от количества двуногой гнили поразившего верхушку государственного аппарата причем в разгар войны. Причем это в первую очередь касалось его коллег по аппарату Отдельного корпуса жандармерии, причем действующих, работающих за дополнительные продуктовые пайки, на сенатора Милютина.

Но Небогатов, стоически перенес недели «прослушки» и топтунов, дышавших в спину, получил обратно своего сына, целыми, невредимым и даже не испугавшимся и затем, сорвал настоящую овацию, передав в руки правосудия целого генерал-лейтенанта Кобзева. Ну правда не совсем живого, но это уже технические мелочи. Помимо покойного, было арестовано двое полковников из Центрального штаба партизанского движения и еще сошки, размером поменьше.

Сам шеф Корпуса жандармов, долго жал руку Небогатову и членам его команды и обещал всяческие награды за «искоренение скверны» поразившей девственно чистую репутацию отечественной госбезопасности. Дело естественно тут же засекретили по категории «А». В прессу, попали тщательно проверенные цензурой, скупые строки о разгроме банды неких «оборотней в серебряных погонах», без указания конкретики.

Пока пару недель гремели фанфары, потом Небогатов, вновь собрал свою особую команду и закурив, сообщил.

— Я собираюсь, громко хлопнуть дверью напоследок перед отправкой на новое место службы, господа… Наша команда — уже считайте, де факто распущена, вы свое дело сделали. Вас ждет продолжение карьеры и возможно её резкий взлет. Для меня, это дело стало слишком личным — что бы я спустил его на тормозах. Никого не хочу просить, но могу сообщить, что дело будет горячим и совершенно незаконным…Пахнущим, между прочим, вполне полноценным трибуналом по законам военного времени.

Собалевский усмехнулся и спросил

— Уж не хотите ли вы, Евгений Вадимович, вульгарно «вогнать в доску», члена Госсовета, пожизненного сенатора и по совместительству председателя Союза хлебопекарной и мукомольной промышленности, господина Милютина?

— Вы чертовский правы Ксаверий Казимирович. Именно это, я и собираюсь сделать.

— Я конечно, извиняюсь, но последний раз, сенатора у нас, в богоспасаемом Отечестве, убили году этак в 1936…

— Именно так. Боевики террориста Камо, взорвали сенатора, генерала Врангеля….

— И вы, господин полковник жандармерии, решили это повторить?

— Да, господа.

— Тогда, я с вами, Евгений Вадимович. Давно, поляку не удавалось, поохотится на русского сенатора. Заметил Соболевский и заржал…

Побледневший Сухарев вздохнул.

— Я тоже поучаствую…

— Не стоит так глупо рисковать карьерой и жизнью, лейтенант. Вы скоро отправитесь на фронт, как и хотели. И принесёте там гораздо больше пользы.

Строго, по-отечески заметил Небогатов.

— Я же охотник, доброволец, господин полковник. Верил, что Родина в опасности, что марксисты здесь концлагерь устроят и всех русских в рабов превратят…. У меня в роте, за первые три месяца в Киеве, пять раз состав поменялся, почти на сто процентов…А эти твари здесь мошну на матерях и женах фронтовиков, набивают, не глядя на честь и совесть. Твари они, не люди…Так что для меня, это тоже дело личное…

*