шахту исследовал, — сказал Шлыков с гордостью. — С первого этажа в неё не попасть, а со второго — можно. Я спустился, там есть интересный подкоп, неприметная такая ниша. Ща затащим калеку на второй и сбросим вниз. Запихнём в нишу. Она, должно быть, как раз ему по росту встанет, — радовался он, — даже закапывать не придётся.

Суслов изумился последним словам и побледнел. В этой напряжённой атмосфере слова «сбросим» и «закапывать» обращённые на долю пусть неприятного, но живого человека вдруг прозвучали, обретя то самое прямое эмоциональное и опасное значение, вроде слов — «я убью его» или «я ему пасть порву», за воплощение которых могла последовать вполне реальная уголовная ответственность согласно российского и любого другого законодательств. Эти слова уже невозможно было отнести к эвфемизмам и объяснить излишней горячностью.

— Что ты хочешь этим сказать, Штык? — спросил Ас.

— Что его надо убить, — Штык протянул Асу трофейный «Глок».

— Как?

— Насмерть, — сказал Штык.

Страшные слова прозвучали для Суслова как гром.

«Так и знал, что это случиться…» — подумал он, переспросив. — Насмерть? — Суслову слово показалось чудовищными.

— Насмерть, насмерть, — повторил Штык, будто говорил не о прекращении человеческой жизни, не о желании таким образом оборонять Донецк, а о гибели надоедливой мухи, которую нечаянно занесло в комнату человека с мухобойкой.

— Нет, я не смогу… — хорошенько подумав, сказал Ас. — На такое я не подписывался. Ты хотел протезы? Забирай! Но убивать…

— Надо!

— Почему надо? — заговорил Ас раздражённо. — Ты хотел мстить, ведь так? Око за око, зуб за зуб, помнишь? Ты ему отомстил. Разве нет? Но убивать… Он же никого не убил?!

— Если он выберется, нам конец!

— Он нас даже не видел!

— Думаешь, он дурак? Думаешь — болван? Он срисовал нас и обязательно вспомнит.

— Но…

— Захлопни уже пасть наконец, раскрой глаза и уши! Я повторяю: если он выберется — легко опознает нас и тогда нам крышка!

— Как он выберется? — противился Ас, которому в сознание уже закрался страх и понимание того, что в словах Штыка, неблизких ему и ужасно несимпатичных, был вполне рациональны смысл. Но убить, запачкав руки в крови, Суслов не был готов.

Бис закряхтел.

— …Давай его крепко свяжем? — предложил Суслов.

— И что? Думаешь, его найдут, развяжут, а он всё забудет? Не вспомнит твою развесёлую кепку? — Шлыков щелканул пальцами по засаленному козырьки напарника.

Глядя в выпученные глаза Шлыкова, будто заглядывая в собственное недалёкое будущее, Суслов тяжело осознавал, что калека его непременно узнает и что несчастья обрушатся на его голову из-за него.

— Они его не оставят. Будут искать? Я тебе зуб даю!

— Побереги уже зубы, — буркнул Ас. — Распоряжаешься ими, будто у тебя полный рот… Если покрепче свяжем в таком месте как это, он умрёт к утру сам, — Ас почти согласился с чужой смертью. — Впрочем, как знаешь, я убивать не стану. На хуй впёрся мне такой грех? Либо делай это сам, либо пусть сам подохнет, а?

— Сам, так сам, — вдруг согласился Штык, спрятав ствол в карман. — Глаза замотал?

— Да.

— А рот?

— Тоже.

— Спрячем в шахту и свалим. Только надо по — другому связать, таким он туда не поместиться. Надо скрутить его как старый палас.

— Как скажешь, — согласился Ас.

— Протезы где?

— Я их в куртку смотал.

— В какую ещё куртку? — удивился Штык.

— Какая была при нём…

— Ну ты баран! Найди любую тряпку. Куртку здесь брось.

Суслову сказочно повезло, он отыскал спрятанную в щель в стене полусгнившую простынь скрученную в канат и смог выцарапать примерно половину. Простынь в стене — изобретением стройбатов, которые использовали тряпки и ветошь вместе с цементным раствором для заполнения пустот в тех местах, где сегодня применяли монтажную пену, а иной раз использовали вместо части каменной кладки — снаружи выкладывали силикатное изделие в полкирпича, изнутри натягивали и штукатурили простынь, где — то у потолка, где тяжело обнаружить скрытые ниши сразу, а высвободившийся кирпич шёл на генеральские дачи. У жильцов таких квартир зимой из углов дул ледяной ветер, как им казалось, прямиком сквозь двойную кирпичную кладку.

Подтащив Биса к краю шахты, Шлыков столкнул скрученное тело вниз. Егор камнем пролетел около трёх метров до земли и тяжело приземлился на правый бок, ударившись головой и испустив сдавленный утробный стон. Ас поёжился и, заглянув за край, отступил. Штык схватил его за руку и резко одёрнул.

— Последний раз спасаю! — распахнул он глаза и растекся в улыбке.

— Охуел?! — выпучил Ас свои.

Лицо Шлыкова в момент стало злым.

— Спускайся! — приказал он.

— Как?

— По лестнице. Зенки протри.

Только теперь Суслов заприметил сколоченную из горбыля лестницу, приставленную изнутри к краю шахты.

— Здешняя? — поинтересовался он.

— Нет, бля, я принёс! Полезай, или полетишь следом!

Ас безропотно повиновался.

Дно шахты оказалось песчаным. Песок был старым и успел окаменеть, но по углам всё ещё колосилась тёмная трава. Бис лежал на деревянном щитке, сколоченном из материала что и лестница, а слева в стене темнело углубление, его — то Суслов и осветил встроенным в телефон фонариком. Это была ниша. Она походила на лаз, но оказалась глухой и вряд ли задумывалась как тоннель в соседний подъезд. Думать над тем, что она могла быть предусмотрена рабочими чертежами проекта тоже не приходилось. Единственное, о чём можно было говорить уверенно, что исполнено это было руками человека, но для каких целей не ясно. Суслов отметил, что щиток безупречно подходил на роль крышки для ниши.

Чтобы поместить пленника внутрь требовалось связать калеку иначе, связать обе свободных конечности за спиной, согнув ногу в колене, и затем примотать скотчем к телу. В таком виде пленник был абсолютно неподвижен и целиком умещался в ячейку в стене, но для этого его надо было освободить и избежать сопротивления. Для этого Шлыков оглушил пленника рукоятью пистолета, ударив для верности дважды. Дальше они обрезали скотч, перевернули его на живот и связали как требовалось. Связанное тело подволокли к выемке, вместе запихнули его внутрь, ногами вперёд и прикрыли вход деревянным щитом. Поднялись наверх, вытянули из шахты лестницу, спрятали, чтобы не бросалась в глаза и вышли на улицу. Шлыков тихо насвистывал и щурился на вечернее солнце, а Суслов нёс под мышкой свёрток с двумя протезами, хмурился и молчал. Для него было совершенно понятным, что в шахте калеку ждала тяжёлая и мучительная смерть, скорее всего он задохнётся или умрёт от обезвоживания, его отыщут нескоро, вероятно, когда начнёт разлагаться тело, источая ужасный запах в округе или кто — то любопытный окажется поблизости и вызовет специальные службы. Всё потому, что