– Чего?

– Фонит. Радиация. Как в Чернобыле.

– Сильная? – насторожился я. Марте все равно, она функционал, а вот мне…

– Не сильная. Не бойся. Если не жить там, не спать на земле, не дышать долго их воздухом – то нормально.

Не поддавшись на мрачный антураж Земли-шестнадцать, я, похоже, заработал у Марты какие-то призовые баллы. Во всяком случае, смотрела она на меня куда доброжелательнее. И даже спросила:

– Есть хочешь?

– Конечно.

– Хорошо. Сейчас подберу тебе одежду… – Она замялась, но все-таки продолжила: – Если хочешь, я приглашаю поужинать в Эльблонге.

– Не привык, чтобы меня приглашали женщины.

– И что же? – Как мне показалось, в ее голосе мелькнуло разочарование.

– Придется привыкать, – со вздохом сказал я.

Сходство города Эльблонга с Кимгимом не ограничивалось одной лишь фонетикой названия. Городок был еще и застроен домами в стиле «Центральная Европа, эпоха Возрождения и далее». В принципе таких городов полно – там, где их пощадил пресс Второй мировой, где не поработали немецкие пушки, русские «Катюши» или американские «Б-17». Но несмотря на все старания реставраторов, возраст зданий виден. Свернешь с туристической тропки – и наткнешься на облупившуюся штукатурку, осыпающуюся кладку, прогнившее дерево и выщербленный камень.

Здесь же, как и в Кимгиме, все было свежим. Живым. Новеньким. И брусчатка, и фахверковые строения в немецком стиле. Между двумя такими зданиями и была зажата башенка, в которой жила Марта, – со стороны Эльблонга она выглядела узеньким, в два окна трехэтажным домом. Как это водится, обычные люди к дому не присматривались – иначе кого-то мог бы насторожить яркий солнечный свет, прорывающийся в окно третьего этажа. Наверное, Марта оставила открытым окно со стороны Антика…

Мы с Мартой сидели в маленьком ресторанчике, в котором ее явно хорошо знали. Нас с улыбкой провели на второй этаж, где было-то всего пять-шесть столиков. Усадили за самый уютный – у выходящего на площадь окна, от остальных отгороженный увитой цветами деревянной решеткой.

Марта насмешливо посмотрела, как я изучаю меню на польском языке, и сама сделала заказ на двоих. Когда официант отошел, спросила:

– Непонятно?

– Слишком много похожих слов, – пробормотал я. – Поэтому и непонятно. Ты что заказала?

– Борщ. Тут очень хороший борщ. Свинину с яблоками. Салат из сельди. Выпить – зубровку.

– Ух ты. Давно хотел попробовать настоящей польской кухни, – сказал я. И, видимо, опять недооценил Марту – она иронически прищурилась.

– Хочешь чего-нибудь народного? Аутентичного? Хорошо. Сейчас закажу тебе на первое – чернину, на второе – фляки…

– Стоп! – Я поднял руки. – Я парень умный, я подвох чую за версту. Борщ – это замечательно! Я готов признать, что его и придумали в Польше.

– В Польше, – твердо сказала Марта.

Официант принес графинчик с прозрачной жидкостью, в которой плавала тонкая травинка.

– Это не ваша… зубровка, – сказала Марта с презрением. – Это настоящая. С травинкой!

Против правды не попрешь – вот и я не стал спорить. Тем более со спасительницей. Наверное, она была знакома с каким-то очень противным русским, иначе с чего бы такая непрерывная ирония и противопоставление?

Зубровка и впрямь была вкусной – мы молча выпили по рюмке. И борщ великолепный.

– Я утром в Харькове борщом завтракал, – сказал я, стараясь завязать непринужденный разговор. – Сегодня в Польше ужинаю. У меня день борща.

– На Украине вообще не умеют готовить борщ, – фыркнула Марта. – У нас переняли, только все равно – наш борщ лучше.

Несмотря на то что Украина и Россия давно уже не были единой страной, я почувствовал легкую обиду и покривил душой:

– Не знаю, не знаю. Украинский мне больше понравился!

– Это в тебе говорят русские колониальные комплексы, – сказала Марта уверенно. – Все непредвзятые люди знают, что в Польше борщ лучше. Ты селедку попробуй! Вкусная?

– Вкусная, – жуя знакомую с детства селедку, сказал я.

– У нас тут ловят. – Марта ткнула рукой в темноту, будто мимо окна плыл сейнер.

– Эльблонг на море?

– На Балтийском. А ты не знал?

– Ты знаешь, где расположен Урюпинск? – ответил я.

– Знаю. Город в Волгоградской области…

– А без способностей функционала?

Наконец-то у Марты кончился запас национальной гордости – и проснулось любопытство.

– Ты все забыл? Все способности потерял?

Я кивнул.

– А как же ты убил акушерку?

– Да так… – невнятно ответил я. – Не хочу об этом…

– Странный ты. – Марта закурила, протянула сигареты и мне. – Никогда таких не встречала…

– А ты знаешь многих функционалов?

Она молчала, затягиваясь сигаретой. Неохотно сказала:

– У нас тут… трое живут. Я, Дзешук и Казимеж. Дзешук – повар. Не здесь, у него на окраине ресторан. Казимеж – портной. Еще двое могут сюда дойти с хуторов. Квиташ – он мясник. Кшиштоф – полицейский. Земля-шестнадцать – необитаема, Янус, можно сказать, тоже, во всяком случае – функционалов у них нет. В Антике живет Саул. Он функционал-стеклодув. Раб. Он хороший… – Секундная заминка подсказала мне, что Марту и Саула связывает больше, чем знакомство. – Но очень занятой.

– Немного, – подытожил я.

Только сейчас мне стало понятно, как тяжко на самом деле давит «поводок», приковывающий функционалов к их функции. Это у меня были тепличные условия – вокруг вся огромная Москва, да еще и Кимгим, да еще и Заповедник – и современный мегаполис, и уютный, будто из книжек Жюля Верна и Диккенса явившийся город, и теплое ласковое море. А вот разбросанные по городам поменьше, а то и вообще по селам функционалы были на самом-то деле глубоко несчастными людьми.

И Василиса в своей кузне.

И Марта в своей башне.

– Еще есть акушер, – вдруг добавила Марта. – Тот, кто делает функционалов. У нас, в Европе, это мужчина.

– Тоже поблизости живет?

Марта удивленно посмотрела на меня:

– Нет. Не знаю. Какая разница, у акушеров поводка нет! Он вообще-то то во Франции, то в Германии живет, но порой сюда заходит. Это он меня сделал функционалом.

Мы выпили еще по рюмке.

– Тебе сколько лет? – спросил я. – Извини за такой вопрос, но…

– А сколько дашь?

– Двадцать.

– Двадцать и есть.

– И ты уже девять лет как функционал?