– Что у вас тут творится? – наконец спрашиваю я у отца.

– Да группа туристов на третий день после твоего звонка пришла. Из них получилось ядро, остальные намотались, как клубок ниток.

– Откуда тут туристы? Очумели они здесь в такое время лазать?

– Они не вполне туристы. Ты ж знаешь, тут вроде штаб дивизии погиб, вот они его ищут.

Понятно. Если это не копатели, да еще в придачу черные, то я старая негритянка. А штадив и я тоже искал, хотя, скорее всего, это красивая легенда о том, как загнанные в болото штабники дрались до последнего патрона и немцам не удалось найти ни знамени, ни сейфов, ни орденов, ни документов. Два десятка трупов, изодранных минометками, вот и вся их добыча. Мне так показалось, что это и не штаб был, а то, что половина из погибших были командирами. Ну мало ли что. Всякие сундуки небось по болотинам раньше покидали. По дрищам с сейфами не походишь.

Встреча с мамой еще более бурная, хотя и мама не слишком расположена к выражению своих чувств на людях. Наш дом кажется маленьким – появились свежие перегородки (сделанные по-деревенски – не до потолка, чтоб тепло шло равномерно), и видно, что у нас жильцов прибавилось. Дети какие-то вертятся, путаются под ногами.

От кормления отказываюсь сразу, потому ставят только самовар. К моему удивлению груз собираются тащить куда-то в другое место, приходится наехать – в конце концов, я привез и не фиг тут. Как-то так получается, что гора груза, каковой она смотрелась в самолете, в избе смотрится совсем маленькой. За мужиком, который вроде бы как главный (я-то полагал, что отец за вожжи возьмется, но, видно, есть кто похаризматичнее), уже пошли. Он и приходит, раньше, чем толком я самовар раскочегарил.

Неприятная у него морда. Мрачная, на манер топора, на плече «сайга». Вешает немецкое кепи на вешалку, присоединяется к нашей компании. Немецкое кепи… Разумеется, все туристы таскают, как же. Знакомимся – назвался Степаном. Ну Степан так Степан.

Спрашивает, какие цели прибытия. Отвечаю – забрать родителей и рассмотреть вариант угона в ближайшем будущем самолета из Кречевиц. А груз? А груз для тех, кто тут остается. Но прежде чем про груз толковать, надо бы трех стрелков к пилоту направить, чтоб «аннушку» осмотрели.

Степан хмурится. Потом спрашивает: а на фига нам польский самолет?

– Это Ан-28. В Польше производился по лицензии. Прост и надежен. И ремонтопригоден. Потому для укрепления взаимопомощи и взаимопонимания лучше бы вам в этом деле помочь.

Сидит, думает. Наконец принимает решение, встает, забирает с собой свое ружье, кепи. Неожиданно вежливо спрашивает у моих родителей, не против ли они будут, если Света послушает, что да как в мире. Не менее уважительно просит выдать ему одно из привезенных ружей. Сходимся на двенадцатом калибре. Подхватывает собранную тут же одностволку, коробку картечных патронов и уходит.

Мои эту Свету явно знают, потому как соглашаются сразу. Рассказываю о братце – Свете это вряд ли интересно будет, а мои очень рады.

Первый же взгляд на вошедшую женщину – светловолосую, худощавую, с очень правильными чертами лица – вызывает у меня сразу две нелепые мысли. Я прекрасно понимаю их нелепость, но что есть, то есть. Во-первых, я автоматически разглядываю ее ушки – почему-то ожидая, что они должны быть остроконечными; во-вторых, я совершенно уверен, что видел ее обнаженной, причем когда был совсем мальчишкой. Бред полный. Ушки у нее вполне кругленькие, и помладше она меня стопроцентно. Потому, если я и видел ее без одежды в мальчишеские годы, то уж всяко бы не запомнил, да и сейчас бы не узнал, потому как подросла бы она изрядно. Ощущение все равно остается, словно жилка от мяса, встрявшая между зубами, словно заноза в пальце. Ну с ушами все понятно – одета в зеленое: куртка с капюшоном, высокие сапожки, белобрысая, длинноногая. Такими все время изображают эльфиек. Второе ощущение так и остается невнятным…

Вместе с ней закатываются двое мальчишек-младшешкольников – погодки, видно.

Но ведут себя смирно, даже странно. Еще и клубящихся по дому детей приструнили.

Потому удается сосчитать. Их, этих колесом ходивших, всего трое – две девчонки и совсем мелкий пацан.

Мне приходится изложить максимально сжато все – от состояния Питера до ситуации в Кронштадте, попутно вспоминая всякие вроде бы уже совсем банальные банальности, которые для местных жителей – откровение. Кабановой-то им по дороге не подвернулось. Стараюсь выложить все, что только на ум приходит и вписывается в графу «полезная информация», неожиданно такого получается довольно много. Очень не хочется что-нибудь упустить, досадно будет, если из-за этого кто-нибудь тут погибнет. Да и давно уже убедился: информация – важнейшая штука, зачастую сильнее оружия.

Меня удивляет, что и родители внимательнейшим образом слушают мои россказни.

– Вы б собирались пока, – говорю я маме.

Они переглядываются.

– Успеем еще, рассказывай дальше, – отвечает отец.

И я рассказываю. Мой монолог прерывается только один раз: когда начинаем пить чай, я вытягиваю пакет с печеньем и горделиво ставлю его на стол. Не сговариваясь, родители и Света начинают откровенно смеяться.

– Тут неподалеку на трассе фура как раз с такими печенюшками в овраг завалилась. Ребята их таскают постоянно – как раз с этим сортом коробки, – улыбаясь, объясняет мама.

Вот ведь как оно получается.

И я продолжаю дальше.

Совершенно неожиданно к нам вваливаются без стука несколько человек – из них узнаю только водителя залихватского джипа. Рацию нашу приволокли: Коля на связи, проблемы у них, требуется мой совет.

Испугаться не успеваю – проблемы получаются не очень страшными. Нашли все же прилетевших на «аннушке» людей – три мужика, двое бывшие охранники какой-то бывшей шишки, третий летчик-поляк. Самолет исправен, топлива ноль, но собственно проблема в поляке: четвертый день болит живот, и состояние даже для не медиков понятно – паршивое. Еще один охранник в полном упадке, но здоров, а вот с поляком все совсем плохо. Что с ним делать?

Самое глупое – давать консультации по телефону. По рации, не видя больного, наверное, еще глупее. Спрашиваю Колю, что значит, по его мнению, «паршивое состояние». Ответ путаный, но, в общем, понятно, что коллега нашего летчика просто помирает. Температура повышена? Да, вроде горячий. Тошнит, рвота была? Точно так. Надавите ему на живот, только аккуратно. Ругается и пытается драться. А как живот болел? Все четыре дня одинаково? Тут закавыка – это пожилые поляки по-русски говорить умели все, молодые сейчас этому уже не учатся, а по-английски не вполне понятно получается. Все такие знатоки английского, что уши вянут. Но вроде выходит так, что три дня болело все сильнее и сильнее внизу живота, потом вчера стало совсем больно, но боль быстро утихла. Все нормально. А потом стало совсем плохо.

Ничего, кроме диагноза перитонита, в голову не приходит. Значит, тащить поляка на стол к хирургам. Спрашиваю Колю: потянет его «Дельфин» пять человек?