Нелепость ситуации вызвала у него приступ хохота.

– Твой супруг – давно покойник, и ему нет дела до судьбы Гран-Сангре. Он никогда не узнает, в чьи руки попала гасиенда. Ненависть к папаше всегда была твоим слабым местом, мамочка. Остальное в жизни тебя не интересовало. Ты хоть знаешь, что творится у нас за стенами? Хуарес выиграл войну.

– Тогда Гран-Сангре потеряно, – произнесла она равнодушно. – Это тоже опечалит Ансельмо.

– Покойники не печалятся и не радуются. Они гниют в земле. А что касается поместья, то, скорее всего, оно останется за Ником. То, что попало ему в руки, он уже не выпустит…

«В том числе и Мерседес…» – издевательски нашептывал ему внутренний голос.

– Уж не полюбил ли ты своего сводного брата, которого заделал где-то на стороне Ансельмо?

– Я никого не люблю, – решительно мотнул головой Лусеро. – Я не способен любить. Я перенял это у тебя. Но он мне, признаюсь, по нраву.

– Значит, он и есть твое слабое место… Берегись, Лусеро, ты вытащил его на свет Божий на свою погибель!

Холодок пробежал у него по спине от этого зловещего пророчества матери.

– Тебе поздно вмешиваться в дела мирские! – грубо оборвал ее Лусеро. – Лучше потребуй, чтоб твой дрессированный священничек зажег все свечи и лампады, навонял ладаном и напутствовал тебя на тот свет, где тебе и место. На этом свете будет править уже не Святая церковь и не мы, потомственные гасиендадо, а дьявол в образе коротышки Хуареса!

Она торопливо перекрестилась:

– Господь этого не допустит!

Лусеро злорадно засмеялся:

– Еще как, да с радостью! Он примет индейского уродца в отеческие объятия, как верного служителя своего, защитника сирых и обездоленных. Думаешь, почему я отсиживался месяц в этой чертовой унылой дыре? Потому что император сидит в осаде в Куэретаро, пустив по ветру свою империю и Святую церковь в придачу.

– Ты ведь тоже проиграл, – с наслаждением процедила она.

– Не совсем. – Ему вдруг захотелось исповедаться хоть кому-то, пусть ненавистной ему умирающей матери. – Я ожидаю, когда наступит мое время – время волков – и столица останется без охраны… особенно сокровищница казначейства. Генерал Маркес и я пошарим там и, нагрузившись серебром, отплывем за экватор, в Южную Америку. Вспомни обо мне, когда будешь прощаться с жизнью. Представь, сколько грехов я совершу, имея на руках миллионы. Папа бы мне позавидовал! Он мечтал вкусить райские наслаждения в обществе аргентинских леди. Жаль, что он немного опоздал!

Каждое слово, произнесенное сыном, будто забивало гвоздь в крышку гроба доньи Софии. Она знала, что он не лжет. Ее мир рушился… Ее церковь повержена… Извечный порядок нарушен… А Лусеро, ее эгоистичный сын, предал свое сословие. Он переродился и, что еще хуже, отдал добровольно все права прижитому где-то Ансельмо в грязной клоаке сводному брату.

– Будь ты проклят! И отправляйся в ад… Туда, где жарится Ансельмо!

Лусеро, скрестив на груди руки, спокойно наблюдал за агонией матери. Как долго он ждал этого зрелища… с детских лет.

Но когда наконец дыхание ее прервалось, хрипы стихли и голова застыла на горе подушек, он не испытал особого удовлетворения. Ему просто стало скучно.

Лусеро дернул шнур звонка, вызывая прислугу, и удалился.

Март 1867 года

Чтобы доказать, что он выздоравливает, Николас упорно вставал с постели и бродил среди коек с ранеными в армейском госпитале в Чиуауа. Он хромал, словно нищий попрошайка, каких было полно на городских улицах, иногда спотыкался, падал и больно ушибался… и все же он возвращался к жизни.

Доктор Рамирес был к нему строг, но в глубине души восхищался железной волей пациента, которого он буквально вытащил за шиворот из царства мертвых.

– Я рад, что на лице у тебя появился румянец, – сказал молодой креол, отдавший, на удивление всем, свои познания безбожным республиканцам.

– Румянец не от того, что я много ем и сплю, а от ярости, что я не могу даже подать весточку моей жене. Ведь я жив, а она этого не знает…

– Ты был почти мертв. Если бы пуля Германа Руиса попала на десятую долю дюйма выше…

– Замолчи! Я нужен у себя дома, в поместье. Я нужен Мерседес.

– Вряд ли будет разумно отправиться в поездку слабому всаднику через территорию, где властвуют банды оставшейся не у дел контргерильи.

– Тем более мое присутствие необходимо в Гран-Сангре! – воскликнул Николас.

– Ты сможешь проводить в седле не более трех часов в сутки. Подумай, сколько времени займет твой путь из Чиуауа до Соноры!

– Я не смею не уважать мнение человека, спасшего мне жизнь, но, доктор, я все-таки мужчина, и у меня есть свои обязанности.

– Однако не торопитесь, Николас, – прозвучал тихий голос за спиной у Ника, и словно из стены возник Маккуин. – Ваше появление в Гран-Сангре будет преждевременным.

Ника так и подмывало приветствовать вкрадчивого американца хорошим ударом в челюсть, но он был еще слишком слаб для драки.

– Я исполнил все, что от меня требовали! Кровавая заваруха в стране вот-вот закончится. Зачем я вам нужен?

Маккуин молчаливым кивком головы отправил молодого врача в дальнейший обход госпиталя. Странно, что этот самолюбивый образованный креол тут же подчинился неприметному янки.

Ник и Маккуин остались наедине. Разговор продолжился по-английски.

– С какими новостями явился мой «благодетель»? – издевательски спросил Ник. – Может быть, с потрясающим известием, что Максимилиан уже сидит на раскаленной сковородке? Это и так все знают.

Маккуин пододвинул к себе стул, сел и жестом предложил Нику сделать то же самое.

– Крах Максимилиана стал неминуем с уходом французов. Это не новость, конечно, но странно другое. Французы топят свои боеприпасы в болотах, чтобы не оставлять их в руках имперцев.

– Нечему удивляться, – сухо заметил Ник. – Тупицы, которыми окружил себя Максимилиан, вышли из доверия у всего мира.

– Солдаты императора дезертируют сотнями, как только началась осада его последнего логова. На прошлой неделе генерал Маркес сбежал в Мехико.

Фортунато не удержался от презрительной гримасы:

– Чтобы подобрать с земли то, что обронили его соратники, грабя столицу? Я прав? А кто же остался с императором?

Он вспомнил принца Салм-Салм и его бойкую женушку.

– Фавориты пока с ним. Несмотря на свою дремучую невежественность в политике и бездарность в военных делах, он все же заслужил преданность некоторых придворных, за исключением тех, у кого мозги сохранились в голове.

– Леонардо Маркес принадлежит к последним, я так понял. Тигр из Такубайи продал бы родную мать за билет на казнь Хуареса. Как же вы заманили его на свою сторону? И кто еще попал в вашу сеть? По доброй воле или по принуждению?