Уже 29 августа (11 сентября) Временное правительство известило фронт и тыл телеграммой: «Мятежная попытка генерала Корнилова и собравшейся вокруг него кучки авантюристов остается совершенно обособленной от всей армии и флота. Главнокомандующие фронтами, за исключением главнокомандующего Юго-Западным фронтом Деникина, остались верными Временному правительству, призвав к тому же вверенные им войска»44. Даже войска, направленные Корниловым на столицу, и их командиры все более и более теряли представление о происходившем. Они попросту не понимали суть конфликта между Главковерхом, военным министром и главой правительства45.

Утром 29 августа (11 сентября) получивший приказание Главковерха вступить в командование 3-м конным корпусом генерал-майор П. Н. Краснов не смог принять его от Крымова: с его распоряжениями он познакомился по пути на станцию Дно, куда отправился вместе с генералом Д. П. Багратионом для того, чтобы разобраться в ситуации. Сделать это было очень непросто: «Приказ Крымова говорил о том, что делать, когда Петроград будет занят, какой дивизии занять какие части города, где иметь наиболее сильные караулы. Все было предусмотрено: и занятие дворцов и банков, и караулы на вокзалах, железной дороге и телефонной станции, в Михайловском манеже, и окружение казарм, и обезоружение гарнизона – не было предусмотрено одного – встречи с боем до входа в Петроград. Сам Крымов был в Пскове, но собирался мчаться дальше в самый Петроград, впереди своих войск»46.

В результате в полной неразберихе было принято решение из 86 эскадронов и сотен корпуса и Туземной дивизии двинуть в направлении на Павловск и Царское Село одну бригаду, которая столкнулась на подходе к ним с отрядами революционных солдат и красногвардейцев. Особой стойкостью оборона не отличалась, но дело решила масса. Восемь сотен неполного состава просто не могли добиться успеха и отошли. «Вместо того чтобы бить кулаком, – вспоминал Краснов, – ударили пальчиком – вышло больно для пальчика и нечувствительно тому, кого ударили»47. 29 августа (11 сентября) на военное положение была переведена Москва с прилегающим к ней уездом, Керенский и Савинков подписали приказы об аресте и последующей отдаче под суд «за мятеж» генералов Л. Г. Корнилова, А. С. Лукомского, С. Л. Маркова, В. Н. Кислякова48. Части, которые по плану должны были двигаться на Петроград, застряли без движения, рассредоточенные вдоль железной дороги. Не обеспеченные надежной связью, продовольствием и водой, они легко стали переходить к контактам с местным населением, среди которого находилось немало пропагандистов. К вечеру командиры начали утрачивать контроль над подчиненными, которые все больше стали сомневаться в законности своих действий. Как выяснилось, никакого выступления большевиков в столице не было, и, следовательно, офицеры обманывали солдат49.

30 августа (12 сентября) Керенский назначил себя Главковерхом, а Алексеева – начальником своего штаба50. Вступая в должность, победитель явно надеялся выполнить, хотя бы частично, программу поверженного врага по восстановлению контроля над армией. Утром этого дня перспективы выступления Корнилова были уже более или менее ясны, и поэтому в первом приказе нового Верховного главнокомандующего чувствовались нотки торжества победителя: «Вступая в верховное командование всеми вооруженными силами Государства Российского, я заявляю о своем полном доверии всем чинам армии и флота, генералам, адмиралам, офицерам, солдатам и матросам, вынесшим на своих плечах тяжкое испытание последних дней. Полугодовой опыт свободной жизни не мог не убедить каждого, что всякие крайние, неразумные требования, неисполнимые в данную минуту, откуда бы таковые требования ни исходили, приводят лишь к потрясениям государства. Пусть помнят же впредь, кто бы он ни был – генерал или солдат, что малейшее неподчинение власти будет впредь беспощадно караться. Довольно играть судьбой государства»51.

Несмотря на эти словесные конструкции, положение все еще оставалось серьезным. В глазах значительной части армии Керенский оставался сомнительной фигурой. Да, он получил реальную поддержку со стороны набирающего силы левого лагеря, но она была оказана только в борьбе против Корнилова. Перспективы опоры на Советы в будущем становились для Керенского все более туманными. С другой стороны, министр-председатель уже никак не мог рассчитывать на поддержку правых. Оставалось подтверждать свои слова о сильной власти арестами, тем более что их требовали провести временные союзники правительства. Совет солдатских и рабочих депутатов города Луги вошел в контакт с казаками стоявшего здесь отряда и договорился об аресте Крымова, как только будет получен приказ правительства. Вечером 30 августа (12 сентября) такой приказ был получен, и Крымов был арестован52.

На решительные меры оказались способными лишь единицы, а в Петрограде многие имели основания бояться победы корниловцев. Наступало время расплаты за страхи. Когда Керенский упрекнул арестованного Крымова в предательстве и обмане, тот ответил, что без всякого обмана хотел повесить большинство из столичных политиков. После того как Керенский предложил генералу написать эти слова, тот застрелился53. По свидетельству Мельгунова, когда Керенский начал кричать на Крымова, угрожая сорвать эполеты, тот ответил премьеру: «Не ты, мальчишка, мне их дал, не ты и сорвешь»54.

Может быть, сознание того, что не было сделано, но все же планировалось Крымовым против того, кто дал ему эполеты, ради власти таких, как Керенский и подвело храброго генерала к самоубийству? Врангель вспоминал: «Он прибыл к Керенскому, имел с ним чрезвычайно резкий разговор, после которого отправился на квартиру поручика Журавского, бывшего своего ординарца, в последнее время служившего в канцелярии военного министра. Генерал Крымов попросил дать ему бумаги и перо и оставить его одного. Через несколько минут раздался выстрел. Самоубийцу нашли на полу с простреленной грудью. Он оставил письмо на имя жены. На вопрос, что побудило его к такому шагу, он ответил: “Я решил умереть, потому что слишком люблю Родину”. Попытка спасти его путем операции оказалась тщетной, к вечеру он скончался»55. Близко и хорошо знавший его Терещенко ни минуты не сомневался в том, что эти слова генерала были правдой56.

Существует версия, что Крымов был застрелен при этой встрече Савниковым или адъютантом Керенского после того, как в горячке поднял на руководителя российской демократии руку57. Сам Керенский, кстати, предпочитал придерживаться другой версии этой встречи. По его словам, генерал застрелился после того, как лидер российской демократии не подал ему руки. Эта картина, безусловно, выглядит благородно, а свидетельство убедительно уже потому, что мертвый Крымов не может его опровергнуть. Да и вряд ли он мог бы решиться на такое. «Пусть никто не подумает, – заявил после смерти Крымова Керенский, – что я перестал уважать его, отказывая ему в рукопожатии. О, совсем нет… Но я был официальнейшим лицом, в официальной обстановке, среди официальных лиц. Передо мной, министром-председателем и военным министром, стоял генерал, государственный преступник, и я не мог и не имел права поступить иначе»58.

Это была явная победа, но на свободе еще оставался Корнилов и его сторонники в Ставке, которые еще были живы. Новый Главковерх не торопился отбыть в Могилев, чтобы испытать там убийственную силу своего отказа пожать руку государственным преступникам. 30 августа (12 сентября) он назначил своим начальником штаба Алексеева59. Смысл этого назначения объяснялся легко: именно Алексееву Керенский поручил провести арест мятежников. Появление главы правительства и его предложение вызвало у генерала, по словам Керенского, «вспышку эмоций»60, но в конечном итоге он согласился, получив от Временного правительства заверение, что жизни Корнилова и его сотрудников ничего не угрожает. И Керенский, и Алексеев не доверяли друг другу. В Могилеве тем временем вполне реально было кровопролитие.