Синие глаза Гюрда смотрели холодно, почтительно, и онобъяснил, не чинясь, громко и отчетливо:

– Я опасаюсь, о ханым, что сырость в каюте может повредитьпорох, оттого и дал приказ переместить его на палубу. А рядом поставимчасового.

Мелькнула внезапная мысль, и Лиза уцепилась за нее, какутопающий за соломинку.

– А ежели дождь?

Видно было, что Сеид-Гирей удивился горячности, с какойРюкийе вдруг вмешалась в дела, совершенно ее не касающиеся, однако слова сиипоказались дельными, и его брови озабоченно сошлись на переносице.

– Об этом стоит подумать. И уста женщины иной раз истинурекут благодаря аллаху!

Гюрд на миг задумался, но тут же кивнул.

– Я тоже думал об этом. Конечно, небо пока безоблачно, ноблизок Касым [143]. Значит, погода может в любой мигизмениться. Но и на прежнем месте порох оставить нельзя. Пять бочонков мыперенесли, три осталось в каюте. И если в одном месте он будет испорчен, то вдругом непременно останется сухим.

И тут Лиза все поняла. Вот почему не было Гюрда ночью наобычном месте – он обходил галеру. И услышал разговоры запорожцев. Однако невыдал их Гирею. Почему? Ну, это очень просто. Неистовый Сеид-Гирейсобственноручно порубал бы головы заговорщикам, не заботясь о том, что корабльостанется без гребцов. Когда его ослепляет ярость, он не способен думать. АГюрд – способен. Вот и решил сделать замысел мятежников невыполнимым.

Волк? Кто прозвал его волком? Это хитрая, рассчетливая лиса!

Невыспавшийся Сеид-Гирей сладко зевал и не услышал, какЛиза, потрясенная своей догадкой, неотрывно глядя в глаза Гюрда, прошепталатак, чтобы слышал только он:

– Да ведь все деды и прадеды горят сейчас за тебя в огнеадовом! Льют горькие слезы! А ты кровью братьев своих упиваешься, словнозлобный вран! Да чтоб не знать тебе покою ни на том, ни на этом свете! Чтобтебя сразила та же рука, кою ты лижешь, пес паршивый!

Давно, давно уже позабыла она бога, как забываешь о солнце –когда оно греет, о воде – когда ее пьешь вволю, о воздухе – когда им дышишь,вспоминая лишь, если в том возникает нужда. Сейчас же словно бы все поколениярусских, погубленных за веру свою, взглянули в ее лицо тысячеоким ликом,залитым океанами мученических слез, в одночасье оскорбленные, поруганные этимрумяным синеглазым вероотступником.

Но в глазах Гюрда ничего не дрогнуло. Может, он и нерасслышал ничего?

– Ты решил мудро, имельдеш, – лениво проговорилСеид-Гирей. – И да будет так! Эй, Шукал, – махнул надсмотрщику,который как раз выбирался из каюты с очередным бочонком на плечах, –ступай обратно!

Миленко замешкался было, но окрик Гюрда подбодрил его, исерб, сгибаясь от тяжести своей ноши, уже шагнул к каюте, как вдруг Гюрдвоскликнул, глядя на море:

– Во имя аллаха всемилостивейшего! Что это там?

Сеид-Гирей обернулся, а Лиза, которая и так стояла лицом кморю, кое было пустынно, словно в первый день творения, не поверила своимглазам, увидев, как Гюрд украдкой выставил ногу вперед на самом пути Миленко.

Тот споткнулся, качнулся, вскрикнул… бочонок соскользнул сего плеча, едва не задев ближних гребцов. Миленко весь извернулся, как угорь,пытаясь его поймать, но так и не смог удержать! Бочонок разбился вдребезги.

Порох брызнул во все стороны! Сеид-Гирей бросился к молодомусербу, выхватив из-за пояса ятаган.

– Да поразит аллах тебя и твое потомство! Ты едва не погубилнас всех!

Миленко повалился на колени, с мольбою простирая к немуруки:

– Смилуйся, о господин, о свет очей моих, да буду я жертвойза тебя! То козни злого шайтана!

Гюрд, позабыв всегдашнюю невозмутимость, тряс орущего,воющего, рыдающего Миленко за плечи, изрыгая страшные проклятия, осыпая егоградом ударов, так что Сеид-Гирей даже приблизиться не мог со своим ятаганом.Но в конце концов и он остался доволен расправой и сунул саблю за пояс.Сбежавшиеся на шум чобарджи мрачно пророчили сербу самые страшные кары на этоми на том свете. В общей суматохе никому, кроме Лизы, не было дела до того, чтоРудый, оставив весло на Волгаря и весь вытянувшись из-за скамьи, насколькопозволяла цепь на ноге, торопливо сгребал пригоршнями рассыпанный порох, прячаего в широченных штанинах своих грязных и вылинявших шаровар.

* * *

Лиза не помнила, как закончился день. Он истекал медленно ибольно, будто кровь из отворенной жилы. Она боялась поднять глаза на Гюрда,чтобы тот не увидел в них мучительных вопросов: зачем велел унести порох изкаюты? Зачем подставил ногу Миленко? Неужели она ошиблась, и молочный братсултана втихаря подсоблял заговорщикам? Или подействовали ее проклятия?..

Лиза то преисполнялась надеждою, то вновь одолевали страшныесомнения, мнилось предательство.

На море стояла тишина, и Лиза долго лежала без сна, ловяедва слышный шорох волн и стараясь не думать о человеке, который крепко спалрядом с нею. Ведь если заговор удастся и мятежники захватят галеру, султанаожидают плен или смерть. То же станется и с Гюрдом, и с прочими чобарджи. И онаотчасти будет повинна в их погибели!

Лиза пыталась ожесточить свою душу: ведь это все ее враги!Но почему-то в голове роились только воспоминания о том, как нежен бывал с неюсултан, как Гюрд спасал ее от Мансура, а его чобарджи, повернувшись спиною иудерживая своих коней, загораживали пятачок при дороге, где Рюкийе-ханым извергаласвой плод… Лиза встрепенулась, уже готовая разбудить Сеид-Гирея, но невероятнымусилием остановила свой порыв, уткнувшись лицом в подушку, чтобы сдержать крик.

Надо было выбирать. Или те, или другие. Сеид, Гюрд илиВолгарь, Миленко, другие пленники. Кто-то из них должен пасть сегодня, и ничегонельзя поделать. «Тут уж кого бог больше любит, тот жив и останется», –как сказал Волгарь. Но долго еще лежала Лиза без сна, украдкой плача и терзаясьмыслями о несправедливости жизни, которая всегда делает людей врагами…

Ночь почти минула, но ничего не происходило. Может быть,бунтовщики почему-то отложили исполнение своего плана? Как бы то ни было, Лизаболее не могла лежать и ждать неизвестно чего, терпению ее настал конец. Потомуона, как и вчера, осторожно выбралась из каюты и двинулась к корме, когдаувидала впереди, на уровне палубы, редкие искорки, словно кто-то пыталсяразжечь люльку и высекал огонь из кремня. Через миг раздался страшный грохот,галера содрогнулась всем своим огромным телом, палуба ушла из-под ног; Лизаупала, покатилась куда-то, ничего не видя, кроме языков огня на корме, ипонимая лишь одно: мятеж начался!

* * *