Она положила трубку. Я тут же перезвонила. Линия была занята. Я снова позвонила через десять минут. Опять короткие гудки. Через полтора часа. Занято. Она просто сняла трубку с рычага. Я в тревоге металась по кухне. Бросала взгляды на настенные часы. Потом вдруг приняла решение: позвонила в железнодорожную справочную и выяснила, что если успеть на отходящий в 21.32 поезд из Патни до Клэпхем Джанкшен и сделать пересадку в 21.51 до Истбурна, то в Сифорде я буду в 23.22.

Я побросала какие-то вещи в сумку, подумав, что в приморском городке наверняка должны отыскаться недорогие гостиницы. Потом я бегом направилась к вокзалу.

Спустя два часа, выйдя из поезда на станции Сифорд, я сразу уловила в воздухе особый йодистый аромат, указывающий на близость моря. Невдалеке маячило одинокое такси. Я назвала адрес, который выяснила через справочную.

— Да это же совсем рядом, три минуты пешком, — отозвался таксист, показывая на большой супермаркет напротив станций. Я поблагодарила и тронулась в путь.

Улицы были пусты. Фонари светили тускло, я едва могла различить дома на основной улице, где строения начала прошлого века чередовались с современными — а также очень современными, такими, как похожее на коробку здание «Сейфуэй»[47]. Не доходя до него, я свернула направо, оказавшись на улочке с небольшими лавчонками, в конце которой виднелось несколько домишек, облицованных мелкими камнями. Нужный мне номер 26 оказался вторым от угла Стены были выкрашены кремовой краской. На окнах кружевные занавески. Над дверью прикреплена деревянная табличка, уведомляющая, что у дома имеется имя: «Морская волна». Мой план состоял в том, чтобы найти дом, потом отправиться на поиски ближайшей гостиницы и лечь спать, поставив маленький дорожный будильник на половину седьмого, чтобы в семь быть у нее. Ранний звонок мог ее разозлить, но, по крайней мере, это был шанс поймать ее до ухода на работу (если, конечно, она работала). Но, подойдя к входной двери, я увидела, что в доме горит свет. Решив, что лучше застать ее врасплох сейчас, пока она еще не спит, я позвонила.

Через мгновение дверь приоткрылась. Изнутри она была закрыта на цепочку. За цепочкой я рассмотрела женщину с морщинистым лицом и испуганными глазами. Но голос был все таким же сердитым, как и по телефону.

— Что вам нужно в это время, ночью?

Я поспешно вставила ногу в дверной проем и заговорила:

— Я жена Тони, Салли Гуд…

— Убирайтесь, — заявила она, пытаясь захлопнуть дверь.

— Я отниму у вас не больше пяти минут, прошу вас.

— Если вы сейчас же не уйдете, я вызову полицию. Она снова попробовала захлопнуть дверь.

— Пожалуйста, выслушайте меня…

— Вы с ума сошли? В полночь? Ни за что. Идите отсюда подобру-поздорову, не то…

— Он отнял у меня ребенка.

Тишина. Услышанное явно привело ее в замешательство, да она этого и не скрывала:

— Кто отнял вашего ребенка?

— Ваш брат.

— У вас есть ребенок от Тони?

— Сын, Джек. Ему сейчас почти девять месяцев. А Тони…

Я закрыла лицо рукой. Меня начало трясти, я с трудом сдерживалась. Мне не хотелось разреветься на глазах у этой женщины.

— Что он сделал? — Сейчас ее голос прозвучал уже не так строго.

— У него интрижка с другой женщиной. И они забрали моего сына…

В ее глазах появились участие и неуверенность.

— Я ведь не общалась с братом почти двадцать лет.

— Понимаю. И обещаю вам, что не отниму у вас больше десяти минут. Но прошу вас, пожалуйста… положение у меня просто отчаянное. Поверьте, я бы сюда не приехала в полночь, если бы…

Я услышала звяканье дверной цепочки.

— Десять минут, не больше, — сказала Пэт Хоббс.

И открыла мне дверь.

Я ступила на пестрое ковровое покрытие, которым был покрыт весь пол в прихожей. Стены были оклеены буроватыми обоями в цветочек. По коридору мы прошли в гостиную. Тот же аксминстерский ковер[48], мебель, обтянутая бежевым кожзаменителем, старенький телевизор с видеомагнитофоном, старый буфет красного дерева, на нем — полупустая бутылка ликера «Бейлис Айриш Крим» и пол-литра недорогого джина. На стенах никаких украшений — только выцветшие обои с другим орнаментом, тоже цветочным, в серовато-желтых тонах. В воздухе явно улавливался запах спиртного.

— Так что вы хотите мне рассказать? — спросила она.

Я привычно изложила всю историю, как делала уже много раз за прошедшие месяцы. Пэт Хоббс сидела не шелохнувшись, с бесстрастным видом, только курила сигарету за сигаретой. Мне помнилось, что она лет на десять старше Тони, однако, хотя фигура у нее не расплылась, она выглядела почти старухой из-за глубоких морщин, унылых глаз и бесформенного, заношенного халата в цветочек. Когда я дошла примерно до середины рассказа, она перебила меня вопросом:

— Вы джин пьете?

Я кивнула. Она встала, подошла к буфету и налила джина в два стакана, плеснула туда же тоника из бутылки. Потом протянула мне один стакан. Я пригубила. Тоник оказался довольно мерзким. Как и металлический привкус дешевого джина. Но в нем определенно содержался алкоголь, и мне это помогло.

Я говорила еще минут десять и наконец полностью ввела ее в курс дела. За это время она успела выкурить еще две сигареты. Наконец она сказала:

— Я всегда знала, что мой братец подонок. Обаятельный подонок, но это дела не меняет. Но помочь я вам ничем не могу, только посочувствовать.

Я сделала еще один глоток джина, стараясь собраться. Ясно было, что, если сейчас я не сумею ее убедить, весь этот ночной визит окажется пустой тратой времени. Потом я опять заговорила:

— Помните, когда мы говорили с вами тогда, какое-то время назад, я сказала, что Тони меня бросил, а вы спросили…

Я напомнила ей весь тогдашний разговор вкратце, хотя сама помнила его дословно.

— Давно вы с ним женаты? — спросила она меня.

— Около года.

— И он уже вас бросил? Шустрый малый, ничего не скажешь. Да только, скажу вам, меня это не удивляет. Поиграть да бросить — это как раз в его духе.

— Вы хотите сказать, что он проделывал такое и раньше?

— Все может быть.

Сейчас я посмотрела ей в глаза и спросила:

— Что вы имели в виду, когда сказали «все может быть»?

Она снова закурила. Я видела, как она взвешивает «за» и «против», решая, стоит ли вообще ввязываться в эту историю. Я требовала, чтобы она предала брата. И неважно, что она не разговаривает с ним уже двадцать лет, ведь брат все равно остается братом.