Хатхора ошеломило внезапное осознание того, насколько немыслимое дело ему предстоит. Перед ним лежал труд целой жизни Алого Короля — том, содержащий все секреты Циклопа, каждую притчу о его мудрости.

«Смогу ли я осквернить великое творение моего отца?»

Ощутив, как зашевелилась кожа на пальцах, Маат сделал выбор. С огромным напряжением сил он поднял разум в четвертое Исчисление и прижал ладонь к открытой книге.

Павонид охнул, словно нырнул в резервуар с жикзотом. Через него потекла мощь, сокрытая в бесчисленных страницах гримуара. Перед Хатхором раскинулся мировой океан — безбрежный водоем бездонной памяти и мудрости, где ничего не забывалось и все сохранялось для познания…

Сердито заморгав, Маат изгнал образ далекой планеты и заставил себя вернуться в настоящее. Поединок между Санахтом и Люцием не мог продлиться долго, однако павониду хватило бы и нескольких секунд.

Листы «Книги Магнуса» когда-то заполнил строчками летописец по имени Махавасту Каллимак — смертный бумагомаратель, рукой которого в буквальном смысле водил примарх. Хатхор ощущал присутствие исчезнувшего старика в каждом слоге, формуле, заклинании и росчерке пера.

Маат направил в том силу Павонидов. Гримуар воспротивился трансформации, ибо его наполняли решительные слова и иррациональные числа, но легионер подчинил своей воле саму эссенцию чернил — жиры и кислоты, добытые из дубильных орешков.

Текст начал извиваться под рукой Хатхора, борясь с воином всей той мощью, что использовалась при написании фраз. Маат втолкнул собственный рассудок в восьмое Исчисление и обратился к мыслеформам, более пригодным для сражений. Вначале любая вносимая им правка почти сразу же исчезала, но павонид расширил фронт атаки, применяя все чары своего ордена для создания стойких изменений.

Из сердцевины книги воздвиглись могучие обереги — глубоко захороненные оборонительные заклятия, которые распознали угрозу со стороны Хатхора. Температура под его ладонью возросла настолько, что перчатка вспыхнула и разлетелась клочками золы. Ощутив жар в глазах, Маат заморгал, но к мелькающим перед ними пятнам света добавилось чувство жжения между висками, и поле зрения легионера заволокло багровым туманом.

Он оглянулся через плечо, но все смотрели только на мечников. Затем вскрикнул Люций: неужели Санахту удался точный выпад?

Камилла Шивани, сидящая под кафедрой, подняла голову и проследила за действиями Хатхора. Посуровев лицом, она медленно кивнула в знак одобрения такого саботажа.

Маат, собрав остатки сил, влил в чернила последний поток биомантической энергии. Его мощь осколочной гранатой взорвалась посреди длинного рассуждения о принципах невещественной трансмутации.

Павонид отнял ладонь от «Книги Магнуса». Он задыхался и едва не падал с ног от измождения, косточки в его пальцах возбужденно шевелились, кожа блестела от пота, словно натертая маслом. Мир по-прежнему застилала кровавая пелена, и Хатхор протер глаза. Отняв руку, Маат увидел на ней пятна грязи и праха.

Он перевел взгляд на гримуар. Исправления, сделанные воином, понемногу пропадали. Буквы, цифры и алхимические символы, искаженные Хатхором, неотвратимо возвращались к изначальному состоянию.

Все, кроме одного изменения.

Его приютил малозначимый отрывок — по сути, дополнение. Цепочка формул, в последний момент нацарапанная на полях.

Исключительно маловажный параграф.

Но, когда Маат вспомнил известное присловье Амона, губы павонида медленно растянулись в улыбке. Когда советник примарха хотел четко разъяснить собеседнику важность внимания к деталям, он неизменно использовал в качестве наглядной аллегории пирамиду Фотепа.

«Порой мы игнорируем или не замечаем крошечные возмущения, считаем мелкие изъяны несущественными… Но все они имеют далеко идущие последствия».

— Как вверху, так и внизу, — прошептал Хатхор Маат.

Ямбик Сосруко умер много часов назад, но кровь до сих пор вытекала из его ран, словно могучее сердце мигу отказывалось поверить в гибель хозяина. Тело гиганта лежало на полу морга, накрытое толстым брезентом, — оно не поместилось бы ни в одно из отделений для трупов.

В покойницкой ярко светили люмены, блестели предметы из стерильной стали и керамическая плитка, низко гудели блоки хирургических устройств. За спиной Чайи сверкали начищенные металлические отсеки для хранения тел — встроенные в стену вместилища павших, возложенных на алтарь бессмысленной войны.

Парвати положила ладонь на широкую грудь великана, почти ожидая, что сейчас она поднимется на вдохе и воздух заполнит легкие. Но нет, двое Волков слишком основательно подошли к делу: они нанесли Ямбику столько смертельных ран, что даже такой исполинский боец просто не мог выжить.

— Он не заслуживал такой гибели, — сказала Чайя.

С ее губ в ледяном воздухе морга с каждым выдохом срывался пар.

— Немногим из нас достается то, чего мы действительно заслуживаем, — произнес Дион. Библиарий возвышался напротив женщины, скрестив руки на груди. Доспех громадного легионера выглядел здесь весьма уместно — серая броня придавала Прому облик жнеца душ, сборщика мертвецов для покойницкой.

— Возможно, мы должны получать свое, — отозвалась Парвати. — Хорошо это или плохо.

Нагасена обходил тело великана по кругу, напевно произнося что-то на ритмичном языке, неизвестном Чайе. Одну ладонь агент держал на рукояти меча, другую прижимал к сердцу.

— Что ты делаешь, Йасу? — спросил Дион.

— Он устраивает зверю проводы, как воину, — ответил Бъярки, стоявший возле дальней стены морга.

Рунный жрец прижимал ствол массивного пистолета с золотой отделкой к затылку коленопреклоненного Астартес в тяжелом шипастом ошейнике. Судя по виткам татуировок на скованных руках пленника, тот принадлежал к XV легиону.

«Менкаура».

Ей сказали, что узника зовут Менкаура.

— Для вас все упирается в смертоубийство, не так ли? — обратилась Парвати к космодесантникам. — Как бы вы ни приукрашивали цели Великого крестового похода, вам не изменить собственной сути.

— И в чем же, по-твоему, наша суть? — поинтересовался адепт Тысячи Сынов.

Бёдвар резко дернул цепь, идущую к ошейнику. Пленник болезненно охнул, по шее у него потекла кровь.

— Ты говоришь только с моего разрешения, — бросил рунный жрец. — Такое у нас правило, помнишь, йа?

Сын Магнуса осторожно кивнул, стараясь не уколоться об ошейник. Чайя все равно решила ответить ему.

— Вы — убийцы. Душегубы. Уничтожители.

— Госпожа, мы — те, в кого нас превратили нынешние темные времена, — возразил Пром. — Измена магистра войны разрушила естественный порядок вещей. Теперь все мы идем по дорогам, которых не выбирали.

Обойдя металлический стол, на котором лежал мигу, Парвати встала перед Дионом и вызывающе посмотрела на него. Лицо Чайи потемнело от гнева, руки сжались в кулаки.