— Когда они обшарят все окрестности, и никого не найдут, и вернутся к аш-Шаббану, и расскажут ему про говорящего попугая, он сразу поймет, что мы были от него поблизости, и пошлет ифритов в погоню, — сказала я. — Надо вместе с талисманом спускаться вниз!

— Так вы оба отказываетесь от моей помощи? — возмутилась Азиза. — Придется мне, видно, спасать вас обоих насильно!

— Но талисман… — начала было я, но тут крыса у моих ног встала на задние лапки и выкрикнула некое слово, понять которое было совершенно невозможно.

— Ильдерим, она не спасет нас, а погубит! — воскликнула я. — Надо прекратить это колдовство, о Ильдерим!

Он поступил, как всегда, решительно и неожиданно. Сняв с головы тюрбан, Ильдерим нахлобучил его на крысу, и она закопошилась внутри с яростным писком.

— Бежим! — приказал мне Ильдерим. — Бери клетку, а я возьму все остальное!

Один Аллах знает, как мы скользили по камням, съезжали по склонам и катились с откосов! Одежда наша превратилась в лохмотья. Попугай — и тот от ужаса онемел. Мы должны были уйти как можно дальше от места, где ифрит обнаружил клетку с говорящей птицей. И нам это удалось!

Мы, к великому нашему счастью, угодили в узкую расщелину. По ее дну можно было быстро идти, не будучи замеченным снаружи, хотя и с риском ободрать бока о камни. Но нашу одежду уже нечего было жалеть.

Пока мы удалялись от того места, Азиза скинула с себя тюрбан Ильдерима. Гнев ее был настолько велик и жажда мщения настолько пламенна, что она совершенно забыла об опасности и вернула себе свой прежний облик грозной джиннии. А делать этого не следовало. Тот самый ифрит, что беседовал с нашим попугаем, первым увидел ее.

— А вот и Азиза, меж бедер которой — престол халифата! — зарычал он. — Ты спешишь к своему пернатому возлюбленному, о владычица красавиц?

Азиза в неописуемой ярости послала ему заклинание, от которого борода ифрита вспыхнула и исчезла, а в алом сиянии явилась страшнейшая в мире рожа.

Возмущенный ифрит потряс мохнатыми лапами, с них сорвались молнии, пробежали по одеждам джиннии и они хлопьями осыпались вниз, обнажив стан, подобный пальме, и груди, как плоды граната, и бедра, как мраморные столбы, и прочие выдающиеся достоинства джиннии.

Разъяренная этим позором Азиза ответила такими же молниями — и сожгла на ифрите всю шерсть.

— Пойдем, ради Аллаха! — заторопил меня Ильдерим. — Пусть они заканчивают свое побоище без нас! Чем скорее мы спустимся вниз, тем больше надежды, что твое дело закончится успешно, о Хасан, и ты привезешь талисман к колыбели твоего племянника! Торопись, о Хасан!

— Перестань донимать меня поучениями! — сердито отвечала я. — Клянусь Аллахом, ты нашел для них подходящее время, и воистину эта ночь словно создана для поучений!

— Но если я не потороплю тебя, ты так и останешься до утра в этой расщелине, созерцая обнаженных джинний и лишенных шерсти ифритов, — строптиво заметил Ильдерим.

Это продолжался наш бесконечный спор о том, за кем же останется последнее слово. Разумеется, я не пожелала уступать, и мы пререкались до самого рассвета.

Когда же первые солнечные лучи озарили нас, и мы увидели, во что превратилась наша одежда, и как перемазаны наши руки и лица, мы прекратили свой спор на полуслове, ибо принялись смеяться, и так смеяться, что переполошили всех певчих птиц в колючих кустах.

Но я знала, что при ближайшем удобном случае мы вспомним, что не установили хозяина последнего слова, и все начнется сначала.

* * *

И царевна спасла от стражей источника похитителя воды, и вдруг оказалось, что это — купец Ильдерим из Басры, и что он хочет продать воду, а полученными деньгами рассчитаться с магом аль-Мавасифом за перстень, дающий ему власть над джиннией Марджаной. А царевна беспокоилась о судьбе талисмана, и она отправилась к магу вместе с Ильдеримом, и обнаружилось, что талисман все еще у него. И Ильдерим купил для царевны талисман, а после этого к магу явился ночью принесенный ифритами аш-Шаббан, и маг хотел продать ему талисман за высокую цену, но не смог, и маг рассказал аш-Шаббану, что талисман куплен двумя купцами, и они ночуют в соседнем помещении, и аш-Шаббан захотел убить купцов и уничтожить талисман. Но царевна подслушала из разговор, и взяла талисман с его спутниками, и купца Ильдерима, и они убежали из дома мага, и скрылись в горах. А аш-Шаббан послал за ними в погоню ифритов, а царевна и купец позвали на помощь джиннию Азизу, которая летала поблизости, разыскивая царевну, чтобы выйти за нее замуж. И пока ифриты сражались с джиннией, царевна Бади-аль-Джемаль и купец Ильдерим убежали.

И они спустились в долину, и вошли в город, и пришли к пристани. И купец посадил царевну на корабль. Все это время он думал, что имеет дело с красивым юношей. И на корабль внесли талисман, и капитан приказал поднять паруса, и корабль поплыл по морю.

А царевна уговорилась с Ильдеримом, что он завершит свои дела в этом городе и последует за ней в Багдад, чтобы получить с нее долг. Но поскольку царевна не надеялась получить от кого-либо в Багдаде деньги, она хотела сперва спасти сына своего брата, а потом признаться во всем Ильдериму, и взять его с собой на остров, принадлежащий сыну ее брата, и привезти туда ребенка, и сделать его царем, и созвать верных прежнему царю эмиров, и приказать им собрать войско, и войти в столицу царства, и посадить ребенка на престол, а уж потом открыть сокровищницы и вознаградить купца. Ибо царевна знала, что в миг рождения ребенка или останется в живых ребенок и погибнет гнусный предатель Бедр-ад-Дин, или погибнет ребенок, а Бедр-ад-Дин останется в живых. Но она надеялась защитить ребенка талисманом, хотя и не знала его секрета.

И вот после многомесячного пути царевна Бади-аль-Джемаль оказалась в Багдаде. Те деньги, которыми снабдил ее на дорогу Ильдерим, почти кончились, и царевна не знала, где ей взять другие деньги. И она поселилась в хане для небогатых купцов, и оставила там свои вещи, и клетку с попугаем, и талисман, а сама пошла на рынок, потому что настало время искать Зумруд, будущую мать ее племянника.

И царевна стала расспрашивать купцов на рынке невольников, и они вспомнили того купца, который привез в Багдад Зумруд, и сообщили царевне, что он продал своих невольниц во дворец повелителя правоверных, и больше они ничего об этом деле не знали.

А Бади-аль-Джемаль, когда