спас мою жизнь, о Хасан, когда я похитил воду из источника Мужчин, — ответил Ильдерим. — А поединок между нами будет не раньше, чем ты вернешь мне долг. Ибо какой же я купец, если заколю в схватке своего должника? Да на меня все правоверные пальцами показывать станут!

— Хорошо, — ледяным от ярости голосом произнесла я. — Как только я верну тебе долг, мы отправимся на ристалище, но ты предварительно составишь завещание, ибо негоже, чтобы твои наследники делили эти деньги с помощью кади! Я не хочу, чтобы львиная доля этих денег осела в суде!

— Разумно, о Хасан! — похвалил меня Ильдерим. — Пожалуй, из тебя еще может получиться купец.

— Когда у меня вырастет длинная седая борода и моя сабля станет повелевать джиннами! — отрубила я, и на сей раз последнее слово воистину осталось за мной!

А потом мы взяли талисман, и зеркало, и шкатулку, и флаг, и клетку с попугаем, и пошли в то помещение, где уже один раз ночевали. Встать мы собирались очень рано, потому что должны были добираться до города пешком, и слава Аллаху великому, милосердному, что спутники талисмана были сравнительно невелики и их можно было нести без хлопот. Старый негодник аль-Мавасиф вполне мог подсунуть нам вместо попугая горного орла с человека ростом, а вместо шкатулки за два дирхема — сундук вроде того, в каком я скрылась от Азизы.

— Скряга, конечно, пожалел для нас ковров и подушек, — сказал, укладываясь, Ильдерим, — но хорошо хоть то, что мы можем утром уйти отсюда незаметно и не будить весь дом.

— И сквер-р-рное это обиталище! — сообщил попугай.

— Смотри-ка, Хасан! — развеселился Ильдерим. — Эта птица, оказывается, знакома с Кораном! На твоем месте я не стал бы ее потом никому продавать.

— С чего бы вдруг попугаю сравнивать обитель мага с геенной огненной? — поинтересовалась я. — Может, его тут морили голодом?

— Да, аль-Мавасиф вполне мог выгадать лишний грош на попугае, — заметил Ильдерим. — Немудрено, что бедная пташка вообразила себя в аду.

Я хотела было сказать, что незачем на ночь беседовать об аде, как бы шайтаны нас не подслушали и не наслали каких-нибудь скверных и мерзких снов. Но дело было сделано — ад пожаловал к нам самолично и не во сне, а наяву!

Шум, треск, свист и вой не дали мне сказать ни слова. По нашему помещению словно ветер пронесся.

— Ради Аллаха, что там происходит? — заорал Ильдерим.

Испугавшись, что дом вот-вот рухнет, мы выскочили наружу, очевидно, на задний двор, и увидели, что в ночном небе кружат, опускаясь, два ифрита, и несут они огромный сундук. Рожи у них были таковы, что я зажмурилась. И понявший причину моей окаменелости Ильдерим за руку втянул меня обратно.

— А маг еще говорил, что ни один джинн, марид или ифрит не может войти в этот дом! — воскликнула я.

Шум стал стихать. Ильдерим выглянул.

— Очевидно, так и есть, — сообщил он. — Эти отродья шайтана взлетели повыше в горы и сели на краю обрыва, болтая своими страшными косматыми лапами, о Хасан, но сундука с ними уже нет. Они оставили его здесь, а сидят на обрыве потому что чего-то ждут… Уж не принесли ли они в сундуке какого-либо гостя? Как ты полагаешь, о Хасан?

— Я полагаю, что ты прав, о Ильдерим, — сказала я, — и что ты скажешь о том, чтобы пойти и посмотреть, чем занят аль-Мавасиф? Сдается мне, что это было бы очень кстати.

— На голове и на глазах, о Хасан! — с удовольствием откликнулся Ильдерим, и я поняла, что на самом деле он никакой не купец, а один из тех удальцов, что нанимаются в охрану царей, и в жизни его волнует лишь опасность, и цену для него имеет лишь поединок с врагом, а купцом он просто зачем-то переде мной притворяется.

— Я проскользну в тот двор, где вы торговались, — сказала я, а ты обойди те помещения, где хранится вся колдовская утварь. Если маг и принимает гостя, то только там! И сразу же возвращаемся обратно.

— На голове и на глазах! — сказал Ильдерим и мы бесшумно разошлись.

Милостью Аллаха, повезло мне, а не ему. Во дворе я обнаружила аль-Мавасифа со светильником. Он помогал вылезть из сундука — и тут я схватилась за косяк, чтобы не упасть! — плешивому уроду, хуже пятнистой змеи, визирю аш-Шаббану.

Если бы моя сабля не пошла в уплату за талисман, я бы обнажила ее и снесла мерзавцу голову. Но сабли не было, и первый мой порыв не удался, а потом я подумала, что раз уж ифриты принесли сюда этого нечестивца, то нужно быть поосторожнее — как бы они за него не вступились.

И я притаилась за дверью.

— Привет, простор и уют тебе, о аш-Шаббан! — приветствовал маг визиря. — Я не ждал тебя этой ночью.

— Помнишь ли ты, о шейх, как я прилетел к тебе ровно месяц назад, и узнавал о каменном талисмане царицы Балкис, и ты сказал, что он у тебя есть, и назначил цену, и мы говорили о многих других вещах, а потом оказалось, что близится утро, и я вошел в сундук и меня унесли подвластные мне ифриты?

— Все это помню, о визирь! — сказал аль-Мавасиф. — И я рад видеть тебя в своем доме. Сейчас я кликну рабов, и они принесут еду и питье, и мы проведем изумительную ночь, подобную той, — в беседе о свойствах камней, перстней и иных талисманов…

— В другой раз, в другой раз, о аль-Мавасиф! — прервал его аш-Шаббан. — Я прибыл сообщить тебе, что мы приготовили сто белых невольниц и сто черных невольниц, и цена каждой невольницы — десять тысяч динаров, а цена каждой черной невольницы — пять тысяч динаров. И каждую из них сопровождает черный невольник ценой в три тысячи динаров, и в ухе у каждого невольника золотая серьга с жемчужиной, и цена каждой жемчужины — пятнадцать тысяч динаров. И под мышкой у каждого невольника — шкатулки с нардом, мешочки мускуса и прочие благовония. Твои условия выполнены, о аль-Мавасиф, подавай же сюда талисман!

Меня словно ветром отнесло от двери и я сама не знаю, как оказалась в комнате, где уже ждал меня Ильдерим.

— Ради Аллаха, о Ильдерим! — воскликнула я. — Бери скорее всю эту кучу талисманов и клетку и беги отсюда в горы! Прибыл новый покупатель, и он обещает за талисман все эти сотни невольников и тысячи динаров, о которых толковал старый скупердяй!

— Так я и знал! — отвечал Ильдерим, сгребая шкатулку, зеркало, флаг и камни. — Разве могут