Доктор же, несмотря на моё явное беспокойство, ничего криминального в развитии событий не видела:

– Ну да, падает, но так ведь восстанавливается же! Да и воды не зелёные, всё нормально. Типичная для инсулинозависимого ситуация. Главное – не вздумайте её тужить! Такого ребёнка надо выдыхать.

Но сердце на раскрытии три сантиметра падать не должно! Это допустимо только в потужном периоде, когда ребёнок вот-вот родится. Если же оно падает в самом начале – значит что-то идёт не так, значит плод не переносит схваток. Да, воды светлые, да, он не опорожнил кишечник, да, он дышит, но ему всё равно нехорошо (вероятнее всего, дело в мифепристоне, в индуцированных родах, к которым ребёнок не готов). Значит, его нужно как можно быстрее вывести из родового стресса – для чего и существует кесарево сечение! К тому же чем ребёнок при гестационном диабете вдруг стал отличаться от обычного?

Но доктор продолжала ждать неизвестно чего, время от времени заглядывая в родильный бокс с напоминанием о недопустимости тужить роженицу. Раскрытие шло весьма активно, схватки выглядели эффективными, а роды в целом довольно быстрыми – что для вторых, впрочем, неудивительно. Сердце же всё падало.

Я продолжала дёргать доктора: «Сердце падает, нужно что-то делать!» Но каждый раз получала один и тот же ответ: «Извините, вы много родов с гестационным инсулинозависимым диабетом вели? А вот наш роддом на них специализируется! Просто надо часто писать КТГ. И не тужьтесь!»

Лирическое отступление. Когда я проходила стажировку после обучения в акушерском колледже, доктор только закончила медицинский. На протяжении нескольких лет мы работали в одних и тех же роддомах. Когда 22-й роддом, где я очень активно трудилась, стал известен по всей России и даже за её пределами – там капитально развили и продвинули сложное направление родов с рубцом после кесарева, – доктор по пятам ходила за главврачом, перенимая уникальный опыт. У нас с этим доктором случился длительный период успешной совместной работы. Так совпало, что за небольшой промежуток мы с ней приняли несколько родов с дистоцией, когда крупный ребёнок застревает на выходе. И невольно набили руку эффективно справляться с ситуацией: не задиранием ног и выдавливанием, как предписывает протокол в обычных роддомах, а гораздо более щадящим образом. Поэтому не могу сказать, что на фоне доктора я смотрелась какой-то зелёной – пусть это и была моя первая роженица с гестационным инсулинозависимым диабетом: общие законы родов одинаковы вне зависимости от каких-либо особенностей по здоровью.

Просмотрев очередную распечатку КТГ, доктор наконец обратила внимание на давно очевидное:

– Да, сердце, конечно, так себе. Эти роды нужно обезболить!

Мои глаза невольно округлились:

– Зачем?! С раскрытием же всё в порядке, а при падающем сердце необходимо как можно быстрее рожать!

– Вы не понимаете специфику родов с инсулинозависимым диабетом, так надо.

Уловив мою озабоченность, Лиза встревоженно спросила:

– Сердце падает? Что-то не так?

Демонстрируя нарочитое спокойствие на общем неспокойном фоне, доктор медово-елейным голосом ответила:

– Ну да, милая, сердечко у ребёночка падает. Значит, ребёночку больно.

– Но почему, доктор?

– Как вам объяснить… Шейка матки пока ещё не раскрыта. И ребёночек бьётся в неё, как об асфальт головой. Вот обезболим вас – и ребёночку тоже станет хорошо, спокойно!

Регулярно цитируя на курсах поистине зубодробительное высказывание про ребёнка, бьющегося головой в не уступающую твёрдостью дорожному покрытию шейку матки, всячески стараюсь сдержаться. Лишь риторически вопрошаю слушателей: «Выходит, мы все при рождении ударяемся головой об асфальт?» – демонстрируя полнейшую абсурдность подобной трактовки. Но если откровенно, тогда смахивало на то, что головой об асфальт ударилась сама доктор, причём сильно. Много слышала от врачей чепухи, но асфальт в шейке – однозначно в топе хит-парада.

Вслед за тем доктор доверительно поведала, что помимо эпидуральной анестезии планирует использовать ещё и гинипрал (снижает тонус и сократительную активность миометрия, то есть нейтрализует схватки). Мои глаза из круглых стали квадратными. Вызвать схватки, чтобы потом их убирать – при том, что рожать с учётом падающего сердца надо как можно быстрее? Решительно выше моего понимания… Но сложные роды – а в данном случае дело обстояло именно так – ведёт доктор, а не акушерка.

И даже на таком дьявольском коктейле из эпидуральной анестезии и гормонов диаметрально противоположного действия мы всё равно каким-то немыслимым чудом дотянули до полного открытия. После чего сердце ребёнка, падавшее уже до 50-ти, а то и 40-ка, пропало совсем.

Поначалу доктор ещё пыталась сохранять хорошую мину при плохой игре – судорожно переставляя датчик сердцебиения, нервно комментировала: «Да вот же оно! А, нет, это матери…» Но довольно быстро, несмотря на объективные сложности прослушивания при опускании ребёнка в таз, когда уже мешают лобковые кости роженицы, стало понятно: сердца или вообще больше нет, или оно уже такое слабое, что не поймать. И доктор запаниковала.

Сначала отменилось указание не тужиться. Потом прибежал второй доктор. Потом главврач. Когда ребёнка наконец вынули, мы не слышали сердца уже двадцать минут. Реанимация на месте, затем смахивающий на реквизит для фантастических фильмов кувез – всё, увезли…

Не находившая себе места доктор ткнула в запись КТГ, которую мусолила в дрожащих руках:

– Да… Думаю, вот здесь всё и началось, когда я чай пить уходила. Инна, почему меня не позвали?

Я едва не онемела:

– Как не позвала… Я же вам столько раз говорила – с сердцем плохо!

– Нет, началось именно здесь. В ваши обязанности входило в том числе и немедленно позвать доктора. Пропустили, получается!

Но главврач моментально – и весьма резко – пресекла попытку свалить всё на меня:

– Акушерка тут ни при чём! Сложные роды вели вы. Должны были постоянно присутствовать и вмешаться гораздо раньше, не дожидаясь случившегося в итоге!

Потом утиравшая слёзы доктор извинилась передо мной, сославшись на нервное перенапряжение и шок. Но я уже отчётливо понимала, что работать с ней больше не буду: в естественных родах необходимо полное доверие, а откуда оно после такого?

Через несколько месяцев по рекомендации Лизы ко мне на курсы пришла её подруга. От неё я узнала, что у ребёнка тяжёлая форма ДЦП и отставание в развитии.

Вместо преждевременных и быстрых – пусть и не самых лёгких – родов и возможности скорее сосредоточиться на лечении мужа Елизавета в придачу получила ещё и ребёнка-инвалида.

* * *

Чудесная пара на курсах. Сразу видно: понимают, слушают, хотят. Наглядно окситоциновые, умные, чуткие. Она – мечта акушерки: высокая, красивая, женственная, фигура-гитара. Одним словом, рожальная.

Жду прекрасных родов.