Они – уверены, готовы, горят. Очень любят друг друга. Он, если бы мог, – родил за неё!..

Роды начинаются в первый день ковид-карантина…

Излитие вод. Через несколько часов – вялые схватки. Тянутся, никак не перерастая в сильные. По приезде в роддом шок: мужа туда не пускают! Длинные часы в родовом боксе с такими же схватками… Раскрытия нет, роды не идут.

Он мечется вокруг роддома, бомбя звонками и сообщениями меня, доктора и всех, кого удаётся достать: «Пустите! Я помогу ей, я её чувствую! Знаю – буду рядом и пойдут сильные схватки!» Требует вмешательства главврача, имея на то право по законам мирного времени.

Но во всех медучреждениях введено практически военное положение. В роддом никого, кроме персонала и рожениц, не пускают. И это правильно. Точка. Не обсуждается.

Я разрываюсь! Между ним, правым с точки зрения жизни и любви, и ей, которой светит кесарево (плод 4600 + дородовое излитие вод + слабая родовая деятельность в течение суток) и нуждающейся в поддержке. И доктором на контракте, уставшей от полнейшей невозможности объяснить мужу, что вопрос его присутствия в роддоме никак не в её компетенции.

В отчаянии решаюсь на заведомо безнадёжную просьбу к главврачу – в качестве исключения допустить мужа, клянущегося, что как только он окажется вместе с женой, всё изменится. Главврач, сутки не спавшая, как не спят генералы на полях жарких сражений, отрезает: «Ещё одно слово про “пустить мужа”, и я тебя выгоню из роддома!»

Второй день карантина. Больница в ожидании «итальянского сценария».

Слепящий свет операционной. Наполненные болью, тоской, усталостью и разочарованием глаза моей девочки. Тихо повторяю: ты сделала всё, что могла. Понимаю, что это слабое утешение. Хочется плакать вместе с ней, но не имею на это никакого права. Она ждёт анестезии в холодной операционной – голая, со схватками…

Вдруг весь персонал срывается в соседнюю операционную: ЧП! Остановка сердца? Массивная кровопотеря? Пытаюсь узнать – бесполезно. Возвращаюсь к девочке. Лежит в одиночестве. Абсолютно голая. На холодном столе в пустой операционной. Ждём ещё целый час. Медсестра, она и я.

Грустно, обидно, жалко? Всё не то. Нет слов, чтобы выразить. Но случается и такое маловероятное совпадение обстоятельств. Когда родить самой не дано природой, любимого нет рядом из-за карантина, а в соседней операционной спасают чью-то жизнь.

Но это не помогает успокоиться и понять: что ещё я могла сделать, чтобы сильная, умная женщина не осталась с ощущением, что её жестоко обманули? Что роды – это нелегко, системе наплевать на неё и вместо самого чудесного события в жизни – только боль, холод и равнодушие.

* * *

Очень красивая, пухлогубая и большеглазая девушка со специфически большим животом на первых же минутах приёма предупредила:

– Вы не волнуйтесь, но ситуация у меня особенная. Как сами, наверное, видите: двойня. Только один на середине беременности, в двадцать две недели, замер. И мы решили оставить его там… Потому что он не стал разлагаться, а кальцинировался.

Попыталась внутренне собраться, чтобы найти силы для сопереживания. Уловив, видимо, эманацию сочувствия, девушка продолжила:

– Пожалуйста, ничего не говорите. Я уже всё приняла. Мы с мужем давно простились с этим ребёнком и думаем только о том, который будет здесь, с нами, живым. И, надеемся, здоровым.

В ней чувствовалась огромная сила – уже прожитого и с достоинством принятого события. Девушка пришла ко мне на сроке тридцать шесть недель, получалось, что больше трёх месяцев она существовала с осознанием и физическим ощущением, что в ней один живой и развивающийся ребёнок и другой – в мыслях уже похороненный. Конечно, никакие мои слова и чувства здесь ни к чему.

Она выглядела абсолютно просветлённой. Так же и рожала: как дышала, легко, спокойно, с улыбкой. Ни капли страдания. Впрочем, говорила тысячу раз и повторю ещё: страдания в родах нет. И те, кто это понял, достигают в них истинной нирваны.

Именно в тот период жизни я в качестве центрального персонажа участвовала в съёмках фильма «Переходный возраст»: талантливый молодой режиссёр Елена Кондратьева в течение полугода практически круглосуточно бродила за мной по пятам с камерой наперевес. Получив согласие от прекрасной роженицы, она, хвала всем богам, сняла и те невероятно красивые роды, навеки запечатлев её неземное лицо с тихой улыбкой мадонны.

Женщины, проживающие в беременности либо до неё серьёзные потери, гораздо больше ценят то, чем они обладают. И это меняет отношение к процессу.

Роды – это живое, это квинтэссенция жизни! И конечно, рожала она как богиня. Всё время улыбаясь, с наслаждением внимая торжествующей мелодии жизни внутри себя. Что больше всего удивляет в таких ситуациях – у всех рожающих одни и те же схватки, один и тот же процесс раскрытия шейки. Но у одной лицо искажено мучительной гримасой, а у другой – божественное, светящееся.

Она встречала свою живую девочку! Мы родили её в ванне, прямо в воду. А когда завершился долгий, удивительно тёплый и счастливый золотой час, перебрались на кровать, и там уже вышел двадцатидвухнедельный кальцинированный плод. Ничего, кстати, такого – увесистая, покрытая полусантиметровым слоем коричневого мела кукла во всех анатомических подроб ностях.

Спросила её:

– Хочешь посмотреть, проститься?

Ответила:

– Нет, смотреть не буду. Проститься? Мы давно это сделали.

…Когда я уже наговаривала книгу, позвонила пухлогубая мадонна – снова беременна, скоро роды! Звала на домашние, но я, хоть и с понятным сожалением, вынуждена была отказать: такие запросы уже давным-давно не по адресу.

И она всё так же роскошно родила замечательного ребёнка с моей несгибаемой коллегой и подругой Диной.

* * *

Навсегда врезалась в память девушка, у которой на тридцать шестой неделе беременности обнаружили рак щитовидной железы. Причём в одной из самых его быстротечных форм, когда счёт идёт не на месяцы и даже не недели, а дни – настолько стремительно происходит распространение поражённых клеток. В таких случаях врачи говорят, что медлить смерти подобно, и здесь это было отнюдь не метафорой.

Девушке обрисовали ситуацию: требуется срочное плановое кесарево, потому что агрессивная противораковая терапия убьёт ребёнка. И незамедлительное начало тяжёлого лечения со всеми его «прелестями» – операция, облучение, химия. А та подумала… и отказалась.

Не знаю, что она ответила врачам. Мне сказала, что хочет, чтобы её ребёнок пришёл в этот мир так, как положено природой, и она ничего для этого не пожалеет: ни здоровья, ни самой жизни.

С единственным (!) доктором, согласившимся вести её контракт в сторону естественного родоразрешения, в ожидании родов мы готовились ко всему. А девушка ждала в