Септим кивнул.

– Задние ряды! – хрипло выкрикнул Катон. – Копья к бою! Дальний прицел! Главная цель – тот ублюдок на колеснице!

Отход приостановился, и пока передняя шеренга отбивала вражеский натиск, бойцы тыловых рядов отвели руки назад, приготовившись метать копья.

– Помните, дальний прицел. Копья – бросай!

На сей раз темные древки, взметнувшись по высокой дуге в воздух, обрушились на плотную людскую массу, теснившуюся вокруг Каратака и его колесницы. Катон, внимательно следивший за результатами последнего залпа, увидел, что одно из копий угодило Каратаку в плечо: он упал с колесницы и пропал из виду.

Стон ужаса, вырвавшийся у воинов-бриттов, увидевших, что сражен их вождь, заглушил на миг даже крики раненых. Двигавшаяся по дороге колонна заколебалась, воины из передних рядов останавливались и оборачивались посмотреть на случившееся, многие, забыв о римлянах, устремлялись к колеснице вождя. Катон понял, что ему представился шанс, и ухватился за него.

– Назад! Назад!

Остатки Шестой центурии начали поспешный отход, отрываясь от врага и с максимальной быстротой двигаясь к все еще отдаленным укреплениям когорты. Катон отвел легионеров за последний поворот, и теперь между ними и поспешно возведенными укреплениями простирался последний, прямой отрезок дороги не более двух сотен шагов длиной. Искушение повернуться и преодолеть это расстояние бегом было почти нестерпимым, но Катон знал, что ему и его бойцам следует отступать, не нарушая строя.

– Не бежать, парни! Держать ряды!

В это время над сумятицей в рядах врага возвысился громовой голос, который Катон тут же узнал. Каратак приказывал своим соратникам возобновить натиск, и они дружным ревом откликнулись на его призыв.

Катон взглянул на оптиона:

– Недолго же они были в замешательстве.

– Недолго, командир, – согласился Септим с печальной улыбкой. – Да и то сказать, что может надолго отвлечь кельта от перспективы хорошей драки?

Катон уже видел фигуры бойцов, спешно занимающих позиции на валу, преграждавшем дорогу, углубляясь с обеих сторон на некоторое расстояние в болото, заканчивавшемся на каждом фланге маленьким редутом. Теперь до ворот, распахнутых в ожидании отступающих, оставалось всего сто пятьдесят шагов. Но их еще надо было преодолеть, а между тем первые вражеские воины уже выбежали из-за поворота, размахивая оружием и издавая боевые кличи. Со стуком копыт и громыханием колес выкатила и колесница Каратака. Вождь снова стоял на ней, зажимая рукой рану в плече. В другой руке он держал копье, потрясая которым указывал на римлян. Катону оставалось лишь восхищаться волей и целеустремленностью этого человека, которые были сильнее боли.

Когда Шестая центурия одолела уже половину пути до укреплений, Катон снова оглянулся и был потрясен, увидев, что враг их почти настиг. Впереди протянулся защитный ров, дно которого было утыкано острыми кольями, а дальше дорогу перекрывал увенчанный частоколом земляной вал, высыпав на который бойцы когорты пытались приободрить своих товарищей криками. Катон, однако же, понимал, что враг настигнет его бойцов прежде, чем они успеют укрыться за воротами. А если так, надо встретить его в строю.

– Стой! Кругом! Сомкнуть ряды!

Хотя манящие спасительные ворота были, казалось, совсем рядом, бойцы Шестой центурии, не колеблясь, выполнили приказ: развернулись навстречу врагу и подняли щиты, изготовившись к отражению атаки. Но на сей раз вражеский удар отбросил легионеров назад: линия щитов прогнулась, один солдат не устоял на ногах, и прежде чем кто-то успел занять его место в шеренге, туда, размахивая топором, уже ворвался громадный кельт.

В следующий миг топор обрушился на сбитого наземь легионера. Тот заметил угрозу и вскинул, прикрываясь от удара, руку. Тяжеленный топор легко перерубил запястье, продолжая движение, разнес шлем и глубоко вонзился в череп.

– Убрать его! – хрипло заорал Катон. – Убить!

Сразу три меча вонзились в бритта, и тот, захрипев, осел на колени. Пальцы разжались, выпустив смертоносный топор, и он испустил дух. Но прежде чем римляне успели закрыть прорубленный им разрыв в строю, другой воин, совершив огромный прыжок, приземлился рядом с телом павшего товарища, рубанув ближайшего римлянина длинным мечом. Легионер едва успел убрать голову, подставив наплечник пластинчатого доспеха под удар такой силы, что у него с сухим треском сломалась ключица.

В прорыв уже устремлялись другие вражеские воины, не давая восстановить целостность строя. В отчаянной попытке Катон бросился вперед и, упираясь в землю ногами, стал толкать в спину стоявшего впереди легионера, пытаясь выпихнуть его в первую шеренгу. Но напор вражеских воинов, побуждаемых громовым ревом Каратака, был уже неодолим. Как ни упирался Катон, он чувствовал, что отступает шаг за шагом. Однако оттесняемая центурия уже находилась возле самого рва, в тени нависавшего земляного вала.

Воин, сражавшийся впереди него, пошатнулся, повалился в сторону и упал в ров, где напоролся на заостренный кол, какими было утыкано дно. Катон занял его место и оказался в самой гуще беспорядочной и безжалостной свалки, в которой сцепились римляне и бритты. Римского строя больше не существовало, противники перемешались, но теснота и толчея отчасти играли на руку римлянам, ибо в такой сутолоке длинные, рубящие мечи кельтов были почти бесполезны, короткие же клинки легионеров находили цель гораздо чаще. Однако бритты не ослабляли натиска и там, где не могли действовать оружием, пускали в ход кулаки, ногти и зубы, вцепляясь римлянам во все не прикрытые доспехами части тел. Один юный воин с пронзительным воем бросился на Катона, перехватил запястье его правой, державшей клинок руки, а другой рукой попытался вцепиться в горло. На миг Катона охватила паника, мускулы парализовал смертельный ужас, но инстинкт самосохранения пришел на помощь. Он сбросил с левой руки щит, сжал ее в кулак и вмазал противнику по лицу. Тот лишь моргнул, но отчаянной попытки задушить римского центуриона не оставил. Катон ударил второй раз – с тем же результатом, – потянулся к висевшему на поясе кинжалу, выхватил его и вслепую ударил вперед, угодив нападавшему в живот. На лице юноши, только что исполненном ярости и злобы, отразились удивление и боль. Катон из последних сил нанес еще один удар, повернул кинжал в ране и почувствовал, как его руку обдала теплая струя крови. Противник обмяк и больше уже не порывался душить, хотя теснота и давка не давали ему упасть на землю.

– Бегите! – крикнул Катон уцелевшим бойцам центурии. – Бегите!

Толчея разрядилась, когда бойцы, одни быстро пятясь, другие поворачиваясь и припуская со всех ног, устремились в узкий проход наскоро сколоченных ворот. Теперь битва продолжалась на бегу. Римляне ожесточенно отмахивались от врагов, стремясь поскорее убежать под защиту вала, а бритты преследовали их с остервенением охотничьих псов, ни за что не желающих дать добыче уйти. Катон устремился к знаменосцу и с облегчением увидел, что Септим тоже находится рядом с ним, поражая каждого бритта, дерзнувшего оказаться слишком близко. Бок о бок они втроем отходили к воротам, до которых оставалось несколько локтей. Отступали легионеры по узкому пандусу, пролегавшему между защитными валами, конфигурация которых позволяла забросать наступающих копьями. Увы, защитники укреплений не решались пойти на это, опасаясь, что под удар попадут их же товарищи. Почувствовав плечом воротный столб, Катон пропихнул знаменосца внутрь.