Этторе отвернулся в сторону. Эмилио даже не шелохнулся. Он молча смотрел на Джузеппе.

— Впредь больше никогда не ставь под сомнения мои решения, — сказал ему тот. — Если бы я тебя не послушал, Фрэнки лежал бы в земле, и ничего этого бы не случилось. Все быстро завершилось бы, не успев начаться, а теперь мне приходится иметь дело с самой настоящей войной, блин.

Казалось, Эмилио его не услышал. Он опустил взгляд на Сиську. Под трупом уже натекла лужица крови.

— Он был хорошим парнем, — пробормотал Эмилио.

— Что ж, теперь он мертвый парень, — мрачно усмехнулся Джузеппе, спускаясь по лестнице. — Избавьтесь от трупа. — Дойдя до площадки внизу, он обернулся и посмотрел вверх. — Кто-то должен переговорить с ирландцами, — сказал он. — Проследить за тем, чтобы они держали язык за зубами. — Он скрылся в полумраке следующего лестничного пролета.

Когда шаги Джузеппе затихли вдали и Этторе убедился в том, что их никто не услышит, он повернулся к брату.

— Однако, возможно, сукин сын прав, — сказал он. — Наверное, Сиська действительно предупредил Фрэнки. Он ненавидел Джо.

— Этого мы не знаем, — задумчиво произнес Эмилио. Он направился вниз по лестнице, и Этторе последовал за ним. — Позови пару ребят, и пусть они отвезут парня на то кладбище в Гринпойнте, рядом с его родителями.

— Ты думаешь, что Джо… — неуверенно начал Этторе.

— Пошел он к такой-то матери! — оборвал его брат. — Делай так, как я тебе сказал.

Корк опустил до половины зеленые шторы, защищаясь от ослепительного утреннего солнца, льющегося в окно булочной. Эйлин только что принесла дымящийся поднос со сладкими сахарными булочками, и в булочной пахло корицей и свежеиспеченным хлебом. Утренний наплыв покупателей уже спал, и теперь Эйлин поднялась наверх вместе с дочерью, оставив брата наводить порядок и раскладывать товар на витрине. Корк ничего не имел против работы в булочной. Она даже начинала ему нравиться, хотя он старался обходиться без белого фартука и шапочки, которые его заставляла носить Эйлин. Ему нравилось болтать с покупателями, преимущественно женщинами. Он с наслаждением рассказывал анекдоты замужним женщинам и заигрывал с незамужними. Эйлин клялась, что с тех пор как брат начал работать в булочной, дела пошли в гору.

Как только шторы были закреплены, за окном показалось длинное черное платье, и через мгновение над входной дверью зазвонил колокольчик. В булочную вошла миссис О’Рурк с бумажной сумкой в руках. Это была худая, даже тощая женщина с седеющими волосами и сморщенным лицом, которое, казалось, постоянно корчило гримасы.

— А, миссис О’Рурк, доброе утро, — произнес Корк, и в его голосе прозвучало сочувствие.

— Здравствуй, Бобби Коркоран, — ответила миссис О’Рурк. Облаченная в черный траур, она принесла с собой в булочную запах пива и табака. Миссис О’Рурк провела рукой по редеющим волосам, словно стараясь привести себя в порядок в присутствии мужчины. — На самом деле я пришла к тебе, — продолжала она. — Я слышала, что ты теперь стоишь за прилавком.

— Совершенно верно, — подтвердил Корк. Он начал было выражать свои соболезнования, однако пожилая женщина остановила его, как только он произнес имя Келли.

— У меня никогда не было дочери, — сказала она. — Моя дочь ни за что бы легла в кровать к такому убийце-макароннику, как Лука Брази, этому грязному итальяшке.

— Мне понятны ваши чувства, миссис О’Рурк, — пробормотал Корк.

— Неужели? — сказала та, скривив лицо от отвращения. Прижав к груди бумажную сумку, она сделала два нетвердых шага к прилавку. — Шон мне сказал, ты крупно поссорился со своим дружком Сонни Корлеоне. Это правда?

— Правда, — сказал Корк и, пересилив себя, наклонился к пожилой женщине через витрину, предлагая ей свою улыбку. — Мы с ним разошлись.

— Очень хорошо, — сказала миссис О’Рурк, крепче прижимая сумку к груди. Казалось, она разрывается между желанием выговориться и промолчать.

— Что я могу вам предложить сегодня? — спросил Корк.

— Очень хорошо, — повторила миссис О’Рурк, словно Корк не произнес ни слова. Сделав еще шаг к витрине, она наклонилась к нему. Хотя их по-прежнему разделяли несколько футов, казалось, пожилая женщина разговаривала с ним лицом к лицу. Она понизила голос. — В таком случае Сонни получит то, что ему причитается, — сказала она. — И он, и Лука Брази, и все эти жалкие итальяшки. — Миссис О’Рурк смахнула волосы назад, довольная собой. — Ирландцы приготовили им маленький сюрприз.

— О чем это вы говорите, миссис О’Рурк? — спросил Корк, сопровождая свой вопрос натянутым смешком. — Что-то я вас не понимаю.

— Ничего, поймешь, — сказала миссис О’Рурк, в свою очередь издавая смешок. Остановившись в дверях, прежде чем выйти на солнечный свет, она обернулась к Корку и сказала: — Господь бог любит марши. — После чего она снова рассмеялась, язвительно, и скрылась на улице, захлопнув за собой дверь.

Корк уставился на дверь словно в надежде разглядеть смысл слов пожилой женщины в полосках солнечного света, проникающего сквозь фрамугу. В утренней газете он видел заметку про марш. Пройдя в подсобку, Корк нашел «Нью-Йорк америкен», раскрытую на странице комиксов, и, пролистав ее, отыскал заметку, которая занимала целую колонку на третьей странице. Марш был запланирован на сегодня. Он был как-то связан с гражданской ответственностью. Колонне предстояло пройти по Манхэттену, по Бродвею. Корку все это показалось какой-то политической глупостью, и он никак не мог сообразить, при чем тут Сонни и его семья. Отбросив газету, он продолжил раскладывать товар на витринах, однако мысли его постоянно возвращались к словам миссис О’Рурк. «Господь бог любит марши»… «Сонни получит то, что ему причитается»… Повозившись несколько минут с выпечкой, Корк перевернул на входной двери табличку на «Закрыто», задвинул засов и поспешил наверх.

Он застал Эйлин в гостиной, вытянувшуюся на диване, с радостно хохочущей Кейтлин над головой. Девочка раскинула в стороны руки, словно крылья, и делала вид, будто летает.

— А кто в булочной? — спросила Эйлин, увидев брата.

— Дядя Бобби! — воскликнула Кейтлин. — Смотри! Я летаю как птица!

Схватив девочку, Бобби перекинул ее через плечо и крутанул ее, после чего опустил на пол и похлопал по попке.

— Малыш, ступай поиграй в свои игрушки, — сказал он. — Мне нужно поговорить с твоей мамой о взрослых вещах.

Кейтлин оглянулась на мать. Та указала на дверь, и она театрально вздохнула, затем подбоченилась и отправилась к себе в комнату, разыгрывая негодование.

— Ты запер входную дверь на засов? — спросила Эйлин, усаживаясь на диване.

— Да, и повесил табличку «Закрыто», — сказал Бобби. — В любом случае, до обеда народу будет немного. — Подсев к сестре на диван, он повторил то, что ему сказала миссис О’Рурк.

— Вероятно, она просто напилась и бредит как сумасшедшая, — сказала Эйлин. — На какое время назначен марш?