Они десятки раз играли в «веришь-не-веришь», и всегда Эмбер давала обыгрывать себя. Она смешила его, корча забавные рожицы, — изображала толстых пожилых матрон и подагрических стариков, приехавших сюда на воды. Она играла ему на гитаре и пела, но не грубые уличные песенки, а веселые деревенские, вроде «Чеви Чейз», «Филлида флаутс ми» и «Харланд Мэри». Она угождала и льстила ему, она поддразнивала его, всегда обращалась с ним, как с молодым, и не проявляла заботливость, какой окружают стариков. Однажды Эмбер сказала, что ему, наверное, лет сорок пять, а потом, когда он упомянул, что имеет сына тридцати пяти лет, стала утверждать, что он наговаривает на себя. Она в совершенстве разыгрывала роль глубоко влюбленной женщины.

Но и по прошествии трех недель он не попытался овладеть ею, и Эмбер забеспокоилась.

Как-то вечером она стояла у окна с недовольным, мрачным лицом и рисовала на стекле узор. Мистер Дэнжерфилд только что ушел от нее.

Нэн в это время вытаскивала из камина раскаленные угли и укладывала их в серебряную грелку.

— Что-нибудь случилось, мэм? — взглянула она на Эмбер.

— Да, случилось! О Нэн, я с ума сойду! Уже три недели я гоняюсь за этим зайцем, а он никак не дается мне.

Нэн прикрыла грелку крышкой и понесла ее в спальню.

— Но он уже учуял, мэм. Точно, учуял.

Эмбер прошла за ней в спальню и стала раздеваться, но лицо оставалось недовольным, и время от времени она нетерпеливо и сердито вздыхала. Ей казалось, что она всю жизнь пытается заставить Сэмюэля Дэнжерфилда сделать ей предложение. Вошла Нэн помочь ей раздеться, зашла сзади и стала расшнуровывать корсет.

— Боже мой, мэм! — заговорила она. — У вас нет причин так мучиться! Знаю я этих старых пуритан — работала в их домах. Они считают внебрачную связь пороком, точно вам говорю! Держу пари на свою девственность, он кроме своей жены за двадцать лет ни одной женщины не поимел! Господи, дайте же джентльмену преодолеть его скромность! И потом, не забывайте, сколько вам потребовалось усилий, чтобы убедить его в вашей добродетельности. Я наблюдала за ним, не сводя глаз, и точно могу сказать — его зацепило, в его жилах загорелся огонь, не дайте ему погаснуть, — Нэн энергично кивнула. — Только предоставьте ему возможность, один шанс, и голубок — в ловушке, как миленький, — и она показала руками, как затягивается петля на шее.

Пока хозяйка снимала юбку, Нэн стала нагревать простыни грелкой. Потом Эмбер нырнула под одеяло и быстро натянула его до подбородка. Она погрузилась в приятное тепло и стала обдумывать свои проблемы.

Она понимала, что у нее последний шанс ухватить мир за уши и выбраться наверх. Если сорвется сейчас, но нет, не сорвется. Она просто не может себе этого позволить. Ей приходилось видеть, что происходило с женщинами, которые, как она, решались жить своим умом и своей внешностью, — они успевали состариться, так и не достигнув цели.

«Я должна, должна сделать это! — отчаянно думала она, — я должна заставить его жениться на мне!»

Пока Эмбер, лежа, размышляла, ей пришло в голову, что, может быть, она ошибается, стараясь подстроить так, чтобы он женился из угрызений совести, из чувства вины. «Ну конечно, — подумала она с ощущением сделанного открытия, — это может просто не прийти ему в голову! Он вовсе не собирается совращать меня! Он ведь считает меня невинной и добродетельной, и он уважает меня! Он никогда не женится иначе, как по собственной свободной воле. Вот что я должна сделать — я должна вынудить его сделать мне честное предложение выйти замуж! Как же я раньше не додумалась до этого? Но как, как мне это устроить?..»

Эмбер и Нэн общими усилиями приступили к решению проблемы, и, наконец, план действий был найден.

Неделю спустя Эмбер и Сэмюэль Дэнжерфилд вместе отправились в Лондон в его карете. За несколько дней до этого он сообщил, что должен вернуться в Лондон, и Эмбер предложила, поскольку ей все равно пора возвращаться, почему бы им не поехать вместе. Для нее так будет гораздо безопаснее. В другой карете ехали Нэн и Теней. В то утро они вместе позавтракали в ее доме — плотный завтрак необходим перед долгой дорогой — и хотя за завтраком Эмбер пребывала в веселом и игривом настроении, теперь она впала в задумчивость и время от времени тихо вздыхала.

День стоял серый, тусклый, непрерывно моросил дождь, стекая с голых веток деревьев. Влажный воздух проникал в душу и тело промозглым холодом, но путники закутались в меховые накидки, а на ноги набросили меховые полости. Под ноги подставили небольшие жаровни с тлеющими углями. Поэтому в карете было тепло, и из окон вились клубы пара. Тепло и запотевшие окна создавали некую интимность и ощущение оторванности от мира, как на островке в безбрежном океане.

Возможно, эта уединенность сделала мистера Дэнжерфилда более смелым. Он протянул под полостью руку к Эмбер и сказал:

— Плачу пенни за ваши мысли, миссис Сент-Клер!

Секунду она молчала, потом с нежностью взглянула на него и улыбнулась самой призывной улыбкой. Она пожала плечами.

— О, я думала, что буду скучать по нашим карточным играм, ужинам, прогулкам к источнику, — она снова тихо вздохнула. — Мне теперь будет очень одиноко, ведь я успела привыкнуть к вам. — Эмбер рассказывала ему, что в Лондоне вела очень уединенную жизнь, что у нее не было ни друзей, ни родственников, а заводить знакомства она не умеет.

О, миссис Сент-Клер, я надеюсь, наше знакомство не закончилось. Я… Честно говоря, я надеюсь, мы можем иногда встречаться в Лондоне.

— Это очень любезно с вашей стороны, — печально произнесла Эмбер, — но я знаю, как вы заняты… и потом ведь на вас держится вся семья, — она знала, что все дети — взрослые и маленькие — живут в большом семейном особняке в Блэкфрайерз.

— Нет, уверяю вас, я не буду слишком много работать. Мой врач требует, чтобы я не перегружал себя, и потом я и сам не прочь отдохнуть от дел, тем более в приятной компании, — она улыбнулась на эти слова и опустила глазки. — И я хотел бы познакомить вас с моей семьей. Мы живем дружно и хорошо, и, думаю, вам у нас понравится… я убежден, что и вы им понравитесь.

— Вы так любезны, мистер Дэнжерфилд, что подумали обо всем… О! Что случилось? — вскричала она, когда его лицо исказилось болью.

Секунду он молчал, очевидно, сраженный тем, что в столь романтический момент его схватило. Потом потряс головой.

— Нет… — произнес он, — нет, ничего.

Но тут снова его пронзила боль, и лицо побагровело. Эмбер сильно встревожилась, взяла его за руку.

— Мистер Дэнжерфилд! Пожалуйста! Вы должны сказать мне… Что с вами?.

Он с тоской взглянул на нее, явно чувствуя себя несчастным, потом наконец признался, что сам не знает почему, но он испытывает ужасные боли в животе.

— Но ради Бога, не беспокойтесь обо мне, миссис Сент-Клер, — сейчас все пройдет, это всего лишь… О! — с его губ сорвался неожиданный стон.