Исключительно важным Троцкий считал вопрос о перевооружении армии. Намечались планы покупки оружия в Германии. Еще в августе 1920 года наркомвоенмор телеграфировал заместителю наркома внешней торговли А. М. Лежаве, что Политбюро решило немедленно начать сделки с германскими фирмами о закупке оружия, выделив на это 27 миллионов марок. «Дело в высшей степени важное и срочное», — писал он. Троцкий буквально ухватился за сообщение дипломатического представителя России в Швеции П. М. Керженцева о возможности закупки на выгодных условиях винтовок и пулеметов американского производства. По этому поводу была образована комиссия ЦК, от имени которой Троцкий информировал Ленина о необходимости ассигновать 10 миллионов рублей золотом на эту закупку. Соответствующее решение было проведено через Политбюро.[772]

При всей приверженности Троцкого идее международной революции он с самого начала перехода к нэпу был в числе тех большевистских деятелей, если не первым из них, которые ратовали за всестороннее восстановление отношений с зарубежными странами, их правительствами и частными фирмами, в первую очередь в военной области, а также предоставление международных концессий, то есть передачу зарубежным компаниям права в течение определенного срока эксплуатировать природные богатства и другие хозяйственные объекты, принадлежавшие государству. В апреле 1922 года при активном содействии Троцкого был образован Главный комитет по делам о концессиях и акционерных обществах при Совете труда и обороны (в 1923 году он был заменен Главным концессионным комитетом при Совнаркоме СССР).

Такой способ хозяйствования сильно расходился с представлениями большевиков, в первую очередь самого Троцкого, о социалистической экономике, но, произнеся «а» — признав возможным ограниченное восстановление частной собственности, они сочли целесообразным сказать «б» — согласиться на участие в экономическом восстановлении России иностранного капитала.

Позиция энергичного сторонника сотрудничества с капиталистическими странами в хозяйственной, а затем и в военно-политической области была для Троцкого признанием, что международная революция все более запаздывает. В то же время его линия являлась своеобразным выражением «интернационализма» наркома, который был убежден, что это сотрудничество не помешает России вмешаться в дела зарубежных стран, когда там возникнет революционная заваруха, а сильной Советской республике это было бы сделать легче, чем разоренной стране.

В апреле 1921 года под эгидой Троцкого начались негласные переговоры советских представителей, вначале К. Б. Радека, а затем В. Л. Коппа, с высшими германскими военными чинами и промышленными группами, в частности фирмами «Блом и Фосс» (готовившейся к производству подводных лодок), «Альбатросверке» (планировавшей строительство самолетов) и оружейным концерном Круппа о военно-техническом сотрудничестве. Предполагалось извлечь обоюдную пользу. Немцы рассчитывали обойти условия Версальского мира, запрещавшие Германии иметь военную технику, путем создания предприятий по ее производству на территории России. Советское правительство привлекало германский капитал, технический опыт и квалифицированные кадры Германии для восстановления российской тяжелой промышленности.

Уже 7 апреля 1921 года Копп докладывал Троцкому о результатах переговоров с «особой группой Р»: «Группа эта считает, прежде всего, необходимой кооперацию с нами в деле восстановления нашей военной промышленности». Названные Коппом фирмы согласились предоставить России технические силы и необходимое оборудование. Предполагался приезд в Москву германского представителя для решения технических вопросов. Троцкий настолько заинтересовался этими делами, что познакомил Ленина с перепиской, а председатель Совнаркома одобрил военное сотрудничество с Германией.[773]

Относительно спокойная интерлюдия завершилась поздней весной 1922 года, когда серьезно заболел Ленин, и перед высшим руководством встал вопрос о «престолонаследии», а также о характере проводимого курса, судьбах нэпа, внутренних опасностях, зревших на почве того конфликтного положения, когда экономические уступки относительно свободному рынку были сделаны в условиях укреплявшейся репрессивной политической системы, формировавшегося тоталитарного устройства.

К этому времени и в самой России, и за ее пределами в Троцком видели, несмотря на его отдельные поражения, ведущего большевистского деятеля, почти равного Ленину и даже превосходившего последнего красноречием и убедительностью выступлений. Показательны суждения юного студента, будущего узника ГУЛАГа и писателя Варлама Шаламова: «У Троцкого не было лишней фразы, смущавшей главной мысли, которая уже высказана. Тебе предстояло лишь подсчитывать бесконечные аргументы — одетые, конечно, всегда в оригинальную, блестящую даже одежду. Студенческие скептики говорили даже, что из-за этого постоянного блеска слушатель, зритель отвлекался от глубин суждений Троцкого, которые были бы теснее, яснее при более простом, более шаблонном изложении дела».[774]

Взаимоотношения Троцкого и Ленина в последний год активной деятельности большевистского вождя были далеки от идеальных, хотя Троцкий всячески их приукрашивал. Злопамятный Ленин не мог примириться с той острой критикой, которая раздавалась по адресу платформы десяти и его самого перед Десятым партсъездом со стороны Троцкого. Но в целом отношения развивались конструктивно. Троцкий не занимал теперь положения второго вождя, хотя его роль в руководстве Красной армией в годы Гражданской войны и, следовательно, в достижении победы была общепризнанной, его статьи и речи звучали ярко и убедительно, читатели и слушатели воспринимали их как выражение позиции и воли руководства.

Ленин часто ссылался на Троцкого, признавая его авторитет и влияние. Во время подготовки Генуэзской конференции — общеевропейской экономической конференции 1922 года, в которой Советская Россия намеревалась участвовать, чтобы добиться выхода на европейский рынок, — Ленин выразил полное согласие с Троцким в том, что если бы в конференции приняли участие представители российских эмигрантских организаций, это сделало бы участие РСФСР невозможным, и предлагал опубликовать официальное заявление в таком духе.[775]

10 марта 1922 года Троцкий обратился к членам Политбюро с письмом, в котором выражал опасения по поводу смешения функций партийных и государственных органов, считая необходимым провести их разграничение. В связи с этим Ленин 21 марта написал письмо Сталину, которого уже, видимо, прочил на должность руководителя партийного аппарата в качестве секретаря ЦК (возможно, титул генерального секретаря придуман еще не был), и Каменеву, которого явно рассматривал как своего ближайшего помощника, несмотря на былые разногласия. Выражая единодушие с мнением Троцкого,[776] Ленин в очередной раз балансировал между двумя враждовавшими лидерами, не отдавая явного предпочтения ни одному, ни другому.