Все эти ленинские документы почти сразу стали оружием в борьбе за власть и влияние между группами Сталина и Троцкого, использовались во внутрипартийной борьбе. Не случайно Троцкий тщательно хранил их в своем личном архиве, который через шесть с лишним лет вывез за границу, и главные из них опубликовал. Остальные в конце 1930-х годов были проданы Троцким Гарвардскому университету (США) и ныне хранятся в рукописных фондах Хотонской библиотеки этого университета.[791] К использованию последних ленинских документов Троцким и против Троцкого в политической борьбе следующих лет я еще вернусь.

Вопрос о статусе Сталина и Троцкого в партии в соответствии с волей Ленина просто не мог получить дальнейшего развития, ибо 10 марта у Ленина произошел новый, на этот раз тяжелейший инсульт, который положил конец его деятельности в области политики.

Прошло всего четыре дня, и в печати появился очерк Карла Радека о Троцком, содержание которого как бы подсказывало читателю, кто является истинным и заслуженным наследником Ленина. Троцкий представал здесь не только как создатель Красной армии, но и как один из лучших писателей мирового социализма, гениальный военный теоретик, организационный гений и т. п.[792] Радек будто подсказывал Сталину и его группе, что они должны мобилизовать все силы, чтобы вступление в права наследования не состоялось. В этом смысле, независимо от намерений автора, его очерк можно считать провокационным. Известный меньшевик Н. В. Валентинов с полным основанием писал, что строки Радека воспринимались читающей публикой недвусмысленно: вот подлинный наследник Ленина.[793]

Тем временем «тройка» и примыкавшие к ней члены и кандидаты в члены Политбюро, за исключением Троцкого, а также председатель Центральной контрольной комиссии РКП(б) В. В. Куйбышев (постепенно они сформировали еще один орган — «семерку», которая, как и «тройка», являлась фракционным объединением) были весьма обеспокоены «крамольными» документами теперь уже фактически бывшего вождя, особенно тем из них, который сразу же стали называть «завещанием», то есть письмом с характеристикой руководящих партийных деятелей.

В начале июня был проведен опрос высших партийных руководителей, как поступить с заметками Ленина о Госплане, продиктованными 27–29 декабря, следует ли их опубликовать. Результаты были катастрофическими для Троцкого. Из десяти опрошенных он остался в одиночестве, заявив: «Я думаю, что эту статью нужно опубликовать, если нет каких-либо формальных причин, препятствующих этому». Из записи следовало, что под формальными причинами Троцкий имел в виду только возможные «условия передачи», то есть ограничения, установленные самим Лениным. Дух остальных ответов наиболее четко сформулировала «тройка». Каменев написал: «Печатать нельзя: это несказанная речь на П[олит]Бюро. Не больше». Зиновьев высказался несколько подробнее: «Н[адежда] К[онстантиновна] тоже держалась того мнения, что следует передать только в ЦК. О публикации я не спрашивал, ибо думал (и думаю), что это исключено. Можно этот вопрос задать. В условиях передачи разницы не было. Только эта запись (о Госплане) передана мне позже — несколько дней тому назад». Наконец, Сталин ответил совсем коротко: «Полагаю, что нет необходимости печатать, тем более, что санкции на печатание от Ильича не имеется».[794]

Это была лишь первая реакция Сталина и его окружения на последние записки Ленина. Им, а вкупе с ними и одному из героев этих документов Троцкому, предстояло еще пройти большую и запутанную, проникнутую насквозь политическими баталиями историю на протяжении почти двух десятилетий.

С осени 1922 года в стране, начавшей оправляться после разрухи и голода, стали проявляться опасные признаки экономического кризиса. Возникли затруднения в сбыте промышленных товаров в сельской местности по причине резкого расхождения между ценами на сельхозпродукты и промышленные товары. Вновь, как и в годы Гражданской войны, стал процветать прямой продуктообмен. В то время как частично восстанавливались капиталистические отношения, государственная экономика пасовала. Экономические наркоматы и тресты не справлялись со стихией нэпа, давали сбои, все более обволакиваясь бюрократией, раздувшимся аппаратом и коррупцией. С начала 1923 года в руководящих кругах все активнее обсуждался вопрос о реорганизации хозяйственного и всего государственного руководства.

Л. Д. Троцкий весьма энергично участвовал в обсуждении этого сложнейшего комплекса, пытаясь найти некую равнодействующую, которая позволила бы сохранять нэповские послабления частному капиталу и в то же время обеспечить государственное регулирование экономической жизни путем расширения плановых начал и персональных перестановок.

Ему крайне не нравилось распределение обязанностей между заместителями председателя Совнаркома, функции которых не были четко разграничены, отчего они постоянно вмешивались в дела друг друга. Сам факт «заместительства», введенный по инициативе Ленина, чтобы разгрузить себя, Троцкий считал неоправданным. Его недовольство таким положением еще более усилилось осенью 1922 года, когда Ленин предложил ему стать «одним из замов». Такое назначение он счел пренебрежением к его выдающейся роли в партии и государстве и, несмотря на то что было принято соответствующее решение Политбюро, ответил отказом.[795] В январе 1923 года то же предложение повторил Сталин уже на правах генсека. Если у Ленина оно носило общий характер, то есть могло подразумевать пост первого заместителя, то Сталин конкретизировал суть дела, заявив, что Троцкий мог бы взять под опеку Высший совет народного хозяйства или даже Госплан. Последовал отказ, причем в резкой форме.

Именно на фоне этих закулисных перипетий Троцкий в начале 1923 года дал согласие выступить на очередном Двенадцатом съезде партии с докладом о промышленности, хотя сфера экономики не находилась в центре его внимания. Видимо, предлагая Троцкому сделать этот доклад, члены Политбюро, вполне уже сплотившиеся вокруг «тройки», стремились подавить в зародыше его критический настрой в отношении укрепления бюрократического слоя в государственной администрации и партии, «приобщить» Троцкого к почти единодушно действовавшей высшей партийной камарилье.[796]