влез наверх и сцепляет обе гармоники. Буфера у всех немецких вагонов толстые, а у новых «митроп» совсем особенные, то есть часть с тарелкой надета, а не вдета. Иду глядеть «пасифика»: тут таких немного. Это целое чудовище, тот самый тип, которому подражает Мерклин. Он едва помещается в габарите. Вместо маленького элегантного щитка, как у 1’D’1 или 2’C, у него целая броневая защита дымоотбойников, над нею почти не возвышаются котел и толстая, но непомерно коротенькая труба. За нею сидят три совсем низеньких колпака, средний из которых вдвое шире остальных. Колесики тележки маленькие, сантиметров 85–90, а за ними высятся три двухметровые громадины ведущих колес. Будка большая, с сиденьями для машинистов, и очень просторная, так как котел почти не вдается в нее. Паровозище двухцилиндровый, и так как вес его очевидно чудовищный, то ведущие колеса заросли какими-то «плавательными перепонками» между пальцами спиц. Молчит сурово и только изредка, раз в минуту, чуть-чуть всхрапывает. Пока мы разглядывали этого страшного зверя, первый скорый поезд уже ушел и пришло два новых. Пройдем мимо. По немецким правилам первый вагон пассажирского поезда должен быть нежилой (для крушений). Вокзал тупиковый, и вот у этого скорого поезда багажный вагон на том конце; а на этом пришлось прицепить пустой вагон 3‐го класса, с боковыми дверями. Он темный внутри, и на нем табличка: Schutzwagen[299]. А дальше три красные «митропы» со схематическим орлом и трехосными тележками – один ресторан и два спальных. Их устройство внутри вы уже знаете из книжек; скажу только, что спальные внутри – из полированного розовато-ясеневого дерева. Тележки или американские, или, чаще, простые. У 4-осных новейших вагонов в большом ходу тележки с огромной базой и перевернутыми рессорами; у старых – как в России. Ну, вот вам про вокзал…

<Дортмунд, 2/XII>

Анютушка… насчет атласа все еще ничего нет (говорят, что это может быть хороший знак), но я, Нютушка, не волнуюсь; конечно, надо будет все же стараться добиться его издания. Может быть, завтра что-нибудь о нем узнаю от Атцлера (сегодня его нету). Но спасибо, роднуля, за подбадривание, мне гораздо легче будет перенести разочарование, имея твою моральную поддержку…

Карлушенька, отвечаю на твою открытку от 26-го, вт. Ну что, припоминаешь ли Франкфурт? Я ничего не помнил с детства, кроме, конечно, вокзала, который сейчас еще вырос. Весточки, которые ты сообщаешь из дому, все хорошие и радостные (если только не лжешь). Ужасно рад, что кровать так тебе хороша. Вот бы еще пылесос к ней приспособить! ‹…›

Мергеша, вот тебе еще открытка в твоем вкусе.

Ты уж избаловался, паршивец, наверное, как пятерочник; пошли тебе в прошлом году кто-нибудь одну эту открытку – ты бы ошалел, а теперь, наверно, только отдуваешься и бранишься, когда мало! ‹…›

Моя приписка насчет возможности не клеить Цеппелин истекала из неуверенности, что он тебе понравится, и я чрезвычайно обрадован, что ты так крепко им занялся и уж даже закончил! На обратном пути новых паровозов не видел, видел лишь много рейнских мостов. ‹…› Как дела с прожиточными делами от Ильина? Не скажет ли ему Татьяна, что я по уши в долгах и отчаянии и что если он не пришлет денег, то я не пришлю ему удочку, которая уже лежит у меня в чемодане, а подарю ее здешнему мальчику Вилли.

‹…› КАК (это надо читать страшным, громким, потрясающим голосом, дико вращая глазами. Надо, чтобы дико глянул читающий и волосы зашевелились на голове его. Как Вий, должен он испепелить всех своими очами): КАК ДЕЛА С ЛОРНЕТКОЙ???? Crescendo al fff.

…Завтра поедет пакет разной импримешной муры, накопившейся за это время. Мне бы очень хотелось, чтобы моя уважаемая Анютушка, коей этот пакет послан, уселась бы в то кресло, где Мерьга сидит за обедом, положила стопочку себе на колени, чтобы не видно было, и оделила бы всех по своему вкусу, вынимая по одной за раз. Мне кажется, что так будет веселее: принять от почтальона претолстый и тяжелый пакет с Гинденбургами, расписаться, еще не зная, что там внутри, и потом всех звать, распечатывать и глядеть. По этому поводу скажу, что я вам кое в чем завидую: у вас много веселых неожиданностей от почты, и мне жалко, что, когда я приеду, и сразу кончатся и открытки, и импримешки… Совсем кончатся, точно оборвутся – оцениваете ли вы это?.. Расскажу вам про сегодняшний день. Я велел себя разбудить в 7,5 часов. …Иду на перрон – о, счастье! Поезд не D, а Е, 2,5 марки выиграли. Бегу их получить обратно и усаживаюсь в купешку дверчатого вагона 3‐го класса. Здесь в моем связном повествовании с таким увлекательным началом наступает перерыв, так как в редакцию только что поступила нравоучительная басня в прозе, очень интересная.

«НЕХОРОШО ОБМАНЫВАТЬ»

Действ. лица:

Доктор

1‐й автомат

2‐й автомат

3‐й автомат

Глава 1

Один доктор был очень нехороший. Он очень жалел деньги и не хотел их тратить. Один раз ему понадобилась почтовая марка в 15 пфеннигов. Он подошел к автомату и кинул в одну щелку 10 пфеннигов, а в другую пять.

Автомат щелкнул, зашуршал и выбросил ему марку в 15 пфеннигов. Но бедный автомат думал в это время о своей матери-автоматице, продающей карамельки на станции Köln-Deutz. Поэтому он ошибся и выбросил вместе с маркой и докторовы десять пфеннигов. Доктор был нехороший и жадный. Он взял деньги и задумался. Голос совести говорил ему: отдай деньги бедному, неповинному автомату! Но голос порока сказал: немецкая почта не обеднеет от десяти пфеннигов. Лучше же я на них выпью пива! И голос порока пересилил. Доктор взял марку и деньги и ушел. А автомат все рассказал своим друзьям и сам долго не мог утешиться.

Глава 2

Нехороший доктор пошел тем временем в кафе-автомат «Tiroler Hof». Он съел пару бутербродов и подошел к автомату, который за 20 пф. наливает стакан горячего глинтвейна. Доктор бросил в щелку два немецких гривенника и подставил стакан, но – о ужас! Ничего не потекло. Полный растерянности, доктор стал оглядываться и звать кельнера. Но все кельнеры глядели на него очень недоверчиво и пробегали мимо. Доктор готов был прийти в отчаяние, но тут пришел один отзывчивый кельнер, который стал на его сторону.

Этот кельнер полез в автомат и начал его принуждать. Автомат сердито налил полстакана и больше ни за что не хотел.