В стеклянную комнатушку решительно вошла Шарт – столь же естественная и небрежная, как Фенелла – приглаженная и ухоженная. Даже и не скажешь, что сестры.

– Там уже начинают выгонять посетителей, – сказала Шарт. – Вот я и решила вернуться на минуточку.

– Как хорошо! – воскликнула Фенелла. – Шарт, я думала, она умерла!

Она стала рассказывать Шарт, почему ей так показалось, – совсем не похоже на Фенеллу. Должно быть, она и правда очень испугалась. Но пациентке не хотелось ее слушать: она и сама перепугалась. Посмотрела за вздернутую на вытяжке ногу в палату, где началось робкое движение: некоторые посетители собрались уходить. Многие делали это с явным облегчением. Они исполнили свой долг и исчерпали все темы для бесед. Но некоторые, как и Шарт, еще раз забегали попрощаться напоследок. Эти были напряженные и встревоженные. Один из них, высокий, бледный молодой человек с букетом, вдобавок еще и заблудился. Он, похоже, неправильно запомнил, где лежит тот, к кому он шел, и теперь бродил между койками, все сильнее падая духом.

– Что сделал Джулиан Эддимен с куклой Мониган? – спросила пациентка.

Разговор Шарт с Фенеллой разом оборвался.

– Ты про что? – не поняла Шарт. – Насколько мне известно, он ее в руки не брал.

– Брал, – сказала пациентка. – Я вот только что видела, как он взял ее за Изнанкой Потустороннего. Сбегал за ней, пока вы все удирали от дождя.

Фенелла уставилась на Шарт. Глаза у нее стали большие-пребольшие.

– Я понятия не имела, что он ее забрал, – проговорила Шарт. – Я не видела ее с тех самых пор, как мы оставили ее в Угодьях Мониган.

Снаружи, в палате, молодому человеку указали на дверь. Очевидно, он перепутал палату. Пациентка надеялась, что он все-таки найдет нужную. Очень уж он огорчался.

– Как вы считаете, Уиллу Говарду, наверное, в Канаде совсем тошно? – сказала пациентка.

– Да нет, – ответила Фенелла. – Он месяц назад прислал мне письмо. Приглашал приехать к нему погостить. По его словам получается, там просто рай, так что, может, и съезжу. Говорит, не вернется в Британию ни за какие деньги.

– Это очень… – начала было пациентка, но тут молодой человек с букетом возник возле ее койки. Его сопровождала миловидная медсестра, видимо решившая проявить материнскую заботу.

– Ну вот она, – сказала медсестра. – Пока вы блуждали, времени у вас почти не осталось, но я постараюсь как можно дольше вас не замечать. Развлекайтесь. – Она подмигнула Шарт и Фенелле. – Вас тоже здесь нет, – добавила она.

– Спасибо, – пришибленно произнес молодой человек вслед медсестре.

– Нед! – воскликнули Шарт с Фенеллой.

Нед Дженкинс улыбнулся им и протянул в сторону пациентки букет цветов. Это были герани и анютины глазки, а еще – мелкие белые цветочки, название которых она вечно забывала, и крошечные голубенькие, и жесткие желтые – все-все цветы, какие обычно высаживают в ящиках под окном. Точно – там они и росли! Теперь она вспомнила, что Нед Дженкинс снимал комнату в довольно шикарном доме на той же улице, что и она, и владельцы дома необычайно гордились своими цветочными ящиками. Пациентку разобрал смех. Смеяться было нелегко, но сдержаться она тоже не могла.

– Нед! Ты разорил целый цветочный ящик!

– На самом деле я взял по несколько цветочков из каждого, – ответил Нед. – Решил, что лучше оставлю немножко, а то меня выставят. Просто, понимаешь, денег на цветы у меня нет.

Фенелла гулко расхохоталась.

– Узнаю старину Неда! – сказала Шарт.

Пациентка смотрела на Неда сверху вниз и сама не понимала, как могла его не узнать. Наверное, рассудила она, все дело в том, что она по-прежнему думала о нем как о школьнике со светло-русым бобриком. А теперь волосы у Неда были скорее светло-каштановые, чем русые, а веснушки почти выцвели. Но она так хорошо его знала! Он учился вместе с ней в художественной школе, только поступил позднее. И тоже не умел вести разговоры об искусстве. Поэтому он был практически всегда готов посидеть с ней и попить кофе – правда, платить за кофе вечно приходилось ей, потому что у Неда хронически не было денег, – и поболтать о том, почему это все их соученики такие умные. Несмотря на это, она даже восхищалась Недом. Нед состоялся как художник. Его хорошие плохие рисунки прекрасно принимала публика. Всего неделю назад один журнал купил у него серию мини-комиксов под названием «Оливер!». Пациентка не вполне понимала, почему он сейчас прямо сам не свой.

– Ну, Салли, как ты себя чувствуешь? – спросил он.

Она оторопела. Кто из них спятил? Или она все-таки Салли? В голове все словно попадало с полок, смятение распространилось по всему телу, обернулось лавиной онемелого покалывания и отголосков боли. Она Салли. Филлис знала, что говорила. Но это же бред! Значит, та неряшливая дурнушка была Имоджин?!

Нед, похоже, не заметил ее изумления. И объяснил сдавленным голосом:

– Извини, Салли, что я так поздно. Я бы час назад приехал, но наткнулся возле музыкального колледжа на Имоджин. Она сказала, что только что побывала у тебя и ты, похоже, думаешь, что ты – она. Это совершенно выбило у нее почву из-под ног. Вот я и привез ее сюда. Салли, можно, я приведу ее и ты ее успокоишь? Она там сидит в коридоре и рыдает в три ручья.

– Конечно. – Салли почувствовала себя виноватой.

– Тащи ее сюда, – велела Фенелла. – Если скажут, что нас слишком много, мы с Шарт выйдем.

– Только передай ей, что, если вздумает тут страдать, я ее прибью, – добавила Шарт.

– Не будет, – заверил ее Нед. – Она обещала. Сейчас приведу.

Он передал цветы из ящика Фенелле – они успели подвянуть – и ушел.

Пока его не было, пациентка лежала, вполуха слушая, как Фенелла рассказывает Шарт про уроки вокала, а Шарт в ответ говорит всякое про Кембридж, и размышляла о том человеке, кем, оказывается, была. Это было неприятно. Она написала портрет Фенеллы – а больше ничего хорошего она о себе не знала. Например, она отбила Одри у Фенеллы – только для того, чтобы провести ночь на ферме Одри, потому что ей нужно было тайно повстречаться с Джулианом Эддименом для полуночного обряда посвящения Мониган. Какая глупость! И ведь чары Джулиана Эддимена на нее тоже не действовали – еще не действовали. Она знала, что у него есть склонность ко всяким мерзостям и кровожадный азарт, выходивший за рамки нормального. Именно поэтому он заставил всех провести спиритический сеанс. Но она решила стать той, кто поможет ему утолить эту мерзкую жажду азарта. Теперь-то она помнила, как ей было противно, когда он убил ту несчастную черную курицу. И даже помнила, пусть и смутно, как бежала той ночью сквозь пронизанный лунным светом туман к мертвым вязам. На эти воспоминания причудливо наложились более свежие: как она в виде призрака смотрит на девочку, бегущую через поля. Зачем она это сделала? Ведь даже история с черной курицей сама по себе была для нее чересчур. Должно быть, Салли считала, что, раз она самая нормальная из четырех странноватых сестер, надо доказать, что она может зайти дальше любой из них.