Призрачная сестра подлетела поглядеть, куда показывает Шарт. В поле за кустами виднелась низинка, где земля была цвета замазки. А прямо в кустах рос скрюченный дуб.

На все это она смотрела с ужасом. Она и забыла, что у Шарт есть такая привычка – наделять жизнью любой пейзаж, присваивая имена всем его деталям. Несомненно, это свидетельствует о том, какое живое у Шарт воображение, но Мониган тут ни при чем.

– Куда ты нас завела? – возмутилась призрачная сестра. – Все в игры играешь?! Я думала, ты и правда хочешь что-то сделать, чтобы вызволить меня!

В этот самый миг цепь на велосипеде Имоджин свалилась в десятый раз. Имоджин изо всех сил сдерживала смех.

– Все, сдаюсь! – с омерзением воскликнул Джулиан Эддимен.

Фенелла разразилась самым своим гулким смехом.

– Дорогу специалисту, – передразнила она.

Имоджин присела рядом с Джулианом Эддименом и взялась за цепь обеими крупными, неуклюжими на вид руками. Дважды дернула цепь и крутанула педаль велосипеда. Цепь наделась на звездочку и не соскочила. Все захихикали.

Джулиан Эддимен разозлился до жути. Он привстал на коленях и посмотрел на Имоджин исподлобья. Это был совсем не человеческий взгляд. Как будто на нее уставился опасный дикий зверь. Призрачная сестра отпрянула за спины Неду с Фенеллой. Точно так же Джулиан Эддимен смотрел на нее в машине, прежде чем вышвырнуть на шоссе.

– Призрак здесь, – заметила Фенелла.

Имоджин встала, вытащила серый носовой платок и вытерла руки от смазки – короткими, резкими от брезгливости движениями.

– Нечего так смотреть на меня, Джулиан Эддимен. Я не одна из твоих преданных поклонниц! – Она многозначительно покосилась на холм, где Шарт и Салли стояли, опершись локтями на рули велосипедов, и о чем-то тихо и серьезно разговаривали. Было ясно, что они соскучились друг по другу.

Джулиан Эддимен густо побагровел. Встал, схватил свой велосипед, прислоненный к кустам, и покатил дальше.

Все остальные тоже оседлали велосипеды и поехали за ним. Дорога вела вниз, а потом сворачивала.

– А вот и Сонный Пейзаж, – объявила Шарт.

Они поняли, что она имела в виду. Дорога вела между округлыми холмами совершенно нездешнего вида – такие получаются, если проводить по бумаге волнистые линии. На каждом холме где-нибудь торчала рощица. У некоторых деревья росли кругами на вершинах. У некоторых – тоже кругами, но на склоне. У остальных шеренга деревьев тянулась ровно на половине высоты. Траву на них только что скосили, так что холмы были сплошь в серо-зеленую полоску, будто вельветовые, и эти полоски вились вокруг всех этих разнообразных рощиц. Когда процессия велосипедов свернула, солнце осторожно протянуло длинные пальцы из-за серых облаков и потрогало круглые пупырышки серо-зеленой травы, торчавшие из колец жухлого сена у подножий.

– Если бы я такое нарисовала, все решили бы, что я это выдумала, – заметила Салли.

Одри сказала Шарт:

– Какое у тебя богатое воображение! И правда, будто во сне!

На это Шарт раздраженно скривилась – и скривилась еще сильнее, когда Джулиан Эддимен завилял перед всеми туда-сюда, трескуче хохоча.

– Сонный Пейзаж! В жизни не видел таких снов!

– А мне снилось похожее, – сказал Говард. – Много раз. Точно такие же рощицы.

– Их здесь нарочно высадили, чтобы прикрывали от ветра, – издевательски процедил Джулиан Эддимен. – Они так и называются – ветрозащита. – И снова презрительно завилял туда-сюда и только грубо хохотал в ответ на все, что они говорили.

Не то чтобы они много говорили. От Сонного Пейзажа веяло непонятным спокойствием, которое никому не хотелось тревожить. Даже хохот Джулиана Эддимена и лязг Термоядерного тяжеловоза не особенно нарушали тишину.

За последним холмом дорога просто обрывалась. Ее перегораживал белый заборчик, а за ним на фоне неба чернела полоска леса. За лесом не было ничего. Как будто он рос на краю земли.

– А вот и Изнанка Потустороннего, – сообщила Шарт.

– Как интересно! – захохотал Джулиан Эддимен. – Ну что, поехали домой?

– Надо оставить велосипеды здесь и дальше идти пешком, – сказала Шарт.

Они сложили велосипеды в кучу под объявлением на белом заборчике.

– Тут сказано: «частные владения», – испуганно заметил Говард.

– Здесь никогда никого не бывает, – ответила Шарт и пролезла под забором, прижимая к груди куклу Мониган.

С левой стороны лес огибала белесая меловая тропа, пролегавшая у подножия холма. Все двинулись следом за Шарт, и лес напирал на них справа: он шелестел и качался от ветра, которого никто не чувствовал.

– Шумит, как море, – сказал Нед Дженкинс, глядя на лес. Вблизи не было видно ничего, кроме листьев, которые метались и шелестели на ветру.

– Когда-то эта земля была дном морским, – сказала Шарт. – И когда поднимается ветер, она вспоминает об этом.

– Ага-ага! – сказал Джулиан Эддимен.

– Мне кажется, этот мальчик очень неприятный, – сообщила Имоджин Фенелле. – Зачем он с нами поехал?

– Он всегда филонит игры, – ответила Фенелла. – И тогда ему надо как-то себя занять.

Пока они шли, казалось, будто тропинка ведет их прямо в хмурое, серое небо, но на самом деле она спускалась по отлогому склону за лесом. Там было душно, затхло, жарко. По одну сторону расстилалось поле, где паслись три ярко-гнедые лошади. По другую из земли торчали все такие же круглые травянистые холмики – целая толпа. Они были низкие – чуть выше голов велосипедистов. Призрак смотрел на холмики в полном ужасе. Одри при виде лошадей со знанием дела ахнула и задержалась полюбоваться на них.

– По-моему, она сама как лошадь, – шепнула Салли на ухо Шарт.

Джулиан Эддимен громко расхохотался, но душная, тяжелая тишина словно бы погребла его хохот под собой.

Говард смотрел на толпу бугорков с большим интересом.

– Что здесь стряслось? Нашествие гигантских кротов?

– Это курганы, – ответила Шарт. – Доисторический могильник. Все, кто здесь погребен, когда-то были великими властителями, но умерли так давно, что их уже забыли.

Ее призрачной сестре стало интересно, откуда Шарт это знает. Сама-то она это точно знала. Она ведь была призраком и видела невидимую тень над курганами. В этой тени мерцали тонкие гирлянды теней погуще, испускавшие тихий шепоток и печальные обрывки всего того, что когда-то было так важно. То и дело в сумраке проглядывал отблеск давно истлевшей короны. Эта тень и была источником жара и тишины, и все это до того страшило призрака, что ему приходилось держаться поближе к толпе живых. Этот страх отчасти передался и им. Весело было, похоже, только Одри и Джулиану Эддимену.

Взлетел жаворонок. Взмыл из гущи курганов, трепеща крыльями, и засвиристел. В его песне не было радости. Как будильник зазвенел. Призрачная сестра вздрогнула и уставилась на него. Песня словно предупреждала Мониган, что она здесь. И верно: когда жаворонок поднялся в небо, трепеща крыльями так, словно каждое движение давалось ему с усилием, из-за курганов взлетел второй жаворонок, а за ним, еще дальше, и третий. Тревожные ноты их песен сыпались вниз с перестуком, будто капли свинца.