– Без вас? – растерянно переспросил гвардеец, так и не уловив сути порыва этой лихой девицы. – Что значит, без вас? Вы тоже хотите сражаться?

– Хватит вопросов, лейтенант. Если испанцы в самом деле приближаются, тогда почему мы медлим?

– Вас это не касается, мадемуазель. Успокойтесь, испанцы сюда больше не войдут, – снова наклонился к ней гвардеец, еле удерживая нетерпеливо барражирующего под звуки барабанов коня.

– Вы так уверены, мой неудержимый рубака? – иронично улыбнулась графиня, и, вцепившись в мундир кавалериста, буквально повиснув на нем, в одно мгновение стащила его с коня и с необычной легкостью, по-мужски вскочила в седло.

– Что вы делаете, мадам?! – в ужасе воскликнул гвардеец. – Мне нужно успеть к высадке испанцев.

– У вас впереди еще столько битв, лейтенант, – с трудом удержала графиня вздыбившегося коня.

– Но мне нужно быть с моими солдатами, иначе меня сочтут дезертиром.

– Ни в коем случае. Они сразу же поймут, что вы – храбрейший из храбрых. Кара-Батыр! Слуга Кара-Батыр!

– Я здесь, графиня-улан! – появился татарин, ведя на поводу своего коня. Поняв, что произошло, он тоже вскочил в седло, и еще через несколько секунд протиснулся между конем графини и спешенным растерявшимся кавалеристом.

– Но… мадемуазель… – Топтался возле них лейтенант. – Пардон, это мой конь! Вы не правы, мадемуазель!

– Кара-Батыр, оседлай, на всякий случай, для солдатика любого из моих коней. Лучшего из коней.

– Слушаюсь и повинуюсь, – мгновенно откликнулся татарин, однако выполнять распоряжение графини почему-то не спешил.

Не обращая внимания на спешенного кавалериста, он с достоинством королевского оруженосца подал Диане сначала повязку с саблей, затем повязку, на которой держался колчан со стрелами и наконец небольшой, красиво инкрустированный лук. При этом никто из них троих не заметил, как из-за поворота улицы, в сопровождении двух офицеров, появился бывший командир роты мушкетеров, а ныне полевой маршал граф де Тревиль.

Граф пребывал в чудесном настроении. Барабанный бой не будил в нем никаких воинственных инстинктов, и мчаться навстречу испанцам он явно не спешил, будучи твердо уверенным, что рано или поздно все же сразится с ними.

– Приветствую вас, воительница, внебрачное дитя Ричарда Львиное Сердце! – воздушным поцелуем приветствовал он графиню, с которой был знаком еще с тех времен, когда щеголял в чине капитан-лейтенанта мушкетеров. – Я вижу, вы уже на боевом слоне.

– Зато вы, граф, своего боевого слона, похоже, оставили в конюшне. Если, конечно, не принимать во внимание ту лошадку, на которой вы имеете честь восседать.

– Не судите столь строго, мадемуазель.

– Увы, уже мадам. Недавно я вышла замуж.

– Боже мой! Бедный Париж, как же он обеднел! И кто же стал вашим мужем?

– Граф де Корнель.

– Объяснил бы мне кто-нибудь, за какие заслуги выпало ему такое везение! А ведь ходили слухи, что вы намерены сменить графский титул на княжеский.

– Почему не на герцогский? Меня опять недооценивают.

– Где же в таком случае обитает сейчас наш лихой кавалерист-мореплаватель князь Гяур? Моим офицерам велено разыскать его. Полковника хотят видеть принц де Конде и казачий то ли полковник, то ли генерал Сирко.

– Ответить на ваш вопрос, граф, почти невозможно, – резко отреагировала Диана, разворачивая своего скакуна и явно намереваясь оставить эту сугубо мужскую компанию. – Гяуру куда легче будет самому найти вас. Так, где ваши испанцы, мой храбрый викинг? – обратилась она к гвардейскому лейтенанту. – В седло – и за мной!

– Графиня, любезнейшая! – вдруг засуетился у самой морды ее коня неожиданно появившийся граф де Корнель. – Куда же вы?!

– Хочу возглавить атаку на испанцев.

– О чем вы говорите?! Опомнитесь!

– Можете считать, что уже опомнилась, – рассмеялась Диана.

– Вы хотите сражаться? Вы?! Но это же совершенно неестественно.

– Неестественно то, что я дала согласие стать вашей супругой, граф, а все остальное…

– Но я приказываю вам! Приказываю как своей… супруге, – неуверенно уточнил де Корнель.

– Ну, какая из меня супруга? – с нескрываемой грустью произнесла Диана. – Побойтесь Бога, граф, какая супруга? Кара-Батыр!

– Я здесь, графиня-улан! – вновь появился во дворе татарин. Одной рукой он вел на поводу коня, в другой держал седло.

– Помоги гвардейцу забраться в седло.

– Слушаюсь и повинуюсь!

– В бой, казаки! В бой! – азартно призвала она, обращаясь к приближающейся группе наемников. – Пока ваш полковник испытывает судьбу на брачном ложе, на бранное поле поведу вас я! – окончательно вошла в роль графиня. – За мной, степные рыцари кардинала!

47

Дорога устало плелась по низине, пробиваясь через болотные кустарники, рощицы ольховника и чахлого сосняка. То тут, то там холмистые склоны равнины вдруг открывались перед взором д’Артаньяна красновато-бурыми лоскутиками полей – словно едва затянувшиеся кровавые раны, через которые все еще проступала выталкиваемая недрами кровь миллионов и миллионов убиенных на этой не знающей мира и покоя земле.

Обоз двигался довольно медленно. Уже давно им не встречалось никакого селения, а рельеф окрестностей, их пейзажи были настолько однотипными, что порой мушкетеру начинало казаться, будто они просто-напросто заблудились и, сами того не замечая, кружат в какой-то огромной долине, из которой никогда не выбраться.

Уже несколько раз д’Артаньян подъезжал к карете, в которой сидел священник, предлагая отделиться от обоза и добираться самим, что было бы значительно быстрее. Десять мушкетеров плюс два драгуна, которые сопровождали карету еще из Парижа – такого эскорта, казалось ему, вполне достаточно, чтобы господин Грек мог не опасаться за свою персону.

И посланник, в общем-то, был согласен с ним. Но, прежде чем ответить, он каждый раз выглядывал из кареты и вопросительно смотрел на молчаливого, с окаменевшим лицом лейтенанта-драгуна. И, то ли получив от него какой-то знак, то ли просто видя, что тот никак не реагирует на просьбы мушкетера, тотчас же изрекал уже знакомое д’Артаньяну:

– Это невозможно, господин лейтенант.

– Но почему невозможно?! – изумлялся мушкетер.

– Не время. Пока что безопаснее двигаться с обозом.

В конце концов д’Артаньяну это порядком надоело.

– Посланник так никогда и не решится покинуть сию кавалькаду, мсье, пока вы не поддержите меня и не заверите, что опасаться ему нечего, – обратился он к лейтенанту Гардену после того, как и в четвертый раз священник отделался привычной отговоркой.

Гарден долго молчал. Худощавый, с правильными, классически отточенными, но какими-то застывшими чертами лица, он напоминал получеловека-полустатую, без эмоций, без желаний, без потребности в человеческом общении. Вот и сейчас он молчал слишком долго. И лишь когда д’Артаньян попытался повторить свой вопрос, решив, что драгун просто-напросто не расслышал его, произнес: